Карл Маркс. Человек, изменивший мир. Жизнь. Идеалы. Утопия

Таким образом, дезинтеграция в Англии стала очевидной уже накануне конгресса, открывшегося в Гааге в начале сентября 1872 года. Он должен был стать последним полным собранием Интернационала, а также самым представительным: только итальянские секции отказались участвовать. Юнг и Эккариус из Англии не приехали из-за мстительности Маркса в отношении бакунинцев и нападок на британских профсоюзных деятелей. По словам Малтмена Барри, освещавшего конгресс для Standard, детей предупредили «не выходить на улицы с ценными вещами», поскольку «Интернационал их украдет» [149]. Огромные толпы следовали за делегатами от вокзала до отеля, «фигура Карла Маркса привлекала особое внимание, его имя было на устах у всех» [150]. На заседаниях Маркс тоже был заметной фигурой: его черный широкий костюм контрастировал с белыми волосами и бородой, и он почти ввинчивал монокль в глаз, когда хотел внимательно изучить аудиторию. Конгресс открылся трехдневной проверкой полномочий за закрытыми дверями. Публика слышала лишь звон председательского колокольчика, то и дело поднимавшийся над бурей гневных голосов. Сам Маркс был настолько напряжен, что почти не спал на протяжении всего конгресса. После принятия отчета Генерального совета начались дебаты по предложению об увеличении его полномочий. Некоторые хотели, чтобы полномочия Генерального совета были резко ограничены. В ответ Маркс заявил, что разумнее было бы упразднить Генеральный совет, чем превращать его в простой почтовый ящик; его авторитет в любом случае может быть только моральным и существовать только с согласия членов. Предложение было принято 32 голосами за, шестью против при 16 воздержавшихся, причем мнения членов английской делегации разделились.

«После голосования, – сообщает Барри, – наступила небольшая пауза. Это было затишье перед бурей. Зная, что будет дальше и кого это больше всего затронет, я встал и стал наблюдать за ходом операции. Поднялся Энгельс, правая рука Маркса, и сказал, что сделает сообщение для конгресса. Это была рекомендация от ряда членов Генерального совета относительно места заседаний совета на следующий год» [151]. Энгельс предлагал перенести место заседаний Генерального совета в Нью-Йорк. «Смятение и разочарование были написаны на лицах участников раскола, когда он произносил последние слова. Это был государственный переворот, и каждый смотрел на своего соседа, чтобы снять с него заклятие» [152]. Бланкисты, которые по другим вопросам вместе с немцами обеспечили Марксу значительное большинство, выступили против этого предложения; и когда было проведено голосование по вопросу о том, должен ли Генеральный совет вообще перенести свое место, участники проголосовали с очень незначительным перевесом: 26 за, 23 против и девять воздержавшихся. Наконец, появился доклад следственной комиссии из пяти человек, которая была создана после того, как Маркс в начале конгресса предложил исключить Альянс из Интернационала. Комиссия установила, что Бакунин пытался создать тайное общество в Интернационале, а также был виновен в мошенничестве. По предложению комиссии он был исключен из Интернационала. На этом конгресс закончился, и Маркс удалился в Схевенинген, где устроил для делегатов ужин на берегу моря.

Можно не сомневаться, что Маркс осознавал нецелесообразность использования Нью-Йорка в качестве места проведения Генерального совета. Аргументы, выдвинутые Энгельсом в пользу переноса, были на редкость неубедительными. Перед конгрессом Маркс писал Кугельману: «То будет вопрос жизни и смерти для Интернационала, и, прежде чем уйти в отставку, я хочу по крайней мере защитить его от разрушающих элементов» [153]. Он хотел любой ценой добиться того, чтобы бакунинцы не получили большинства на следующем конгрессе и чтобы Генеральный совет (в котором заседало неудобное количество бланкистов) по-прежнему находился под его влиянием; а ни то ни другое не было гарантировано, если совет продолжал заседать в Лондоне. Маркс все больше расстраивался из-за невозможности уделять время «Капиталу» и, похоже, всерьез задумался об отходе от дел в Интернационале уже в сентябре 1871 года, а к маю 1872 года решение стало окончательным [154].