Современный читатель, вероятно, разделит мнение Энгельса, высказанное им при знакомстве с объемом книги: «Насмешка, которой мы награждаем Allgemeine Literatur-Zeitung, резко контрастирует с тем значительным количеством страниц, которые мы посвящаем ее критике» [197]. Книга была чрезвычайно дискурсивной, представляя собой критику случайных статей в Allgemeine Literatur-Zeitung. Бóльшая часть нападок Маркса состояла из придирок и намеренных искажений, которые доводили аргументы оппонентов до абсурда. Подобный подход был особенно моден в то время, и, что еще важнее, он был направлен именно на те эзотерические круги, которые были способны понять некоторые довольно барочные моменты. На самом деле в ней было мало того, что представляло постоянный интерес. Особенно это касается двух длинных разделов, посвященных комментариям последователей Бауэра к огромному готическому роману Эжена Сю «Парижские тайны». В этих комментариях была предпринята попытка показать в гегелевской манере, что в романе Сю содержится ключ к «тайнам» современного общества. Маркс подверг подробной критике как эту испаряющуюся интерпретацию, так и морализаторский тон самого романиста. Три раздела книги, представляющие настоящий интерес, – это ответы Маркса на нападки Бауэра на Прудона, на роль масс в истории и на материализм.
Маркс высоко оценил Прудона как первого мыслителя, который поставил под сомнение существование частной собственности и продемонстрировал бесчеловечные последствия ее существования для общества. Затем он кратко изложил собственный взгляд на отношения между частной собственностью и пролетариатом: «Класс собственников и класс пролетариата представляют собой одну и ту же человеческую самоотчужденность. Но первый класс находит в этом самоотчуждении свое подтверждение и свое благо, собственную силу: в нем есть подобие человеческого существования. Класс пролетариата чувствует себя уничтоженным в своем самоотчуждении; он видит в нем свое бессилие и реальность бесчеловечного существования. Пролетариат исполняет приговор, который вынесла себе частная собственность, породив пролетариат, так же как он исполняет приговор, который вынес себе наемный труд, породив богатство для других и несчастье для себя. Когда пролетариат побеждает, он ни в коем случае не становится абсолютной стороной общества, ибо он побеждает, лишь упраздняя себя и свою противоположность. Тогда пролетариат исчезает, как и его противоположность, определяющая его, – частная собственность» [198].
Отвечая на критику, что социалистические писатели, приписывая пролетариату эту историческую роль, как бы считают его богом, Маркс продолжал: «Вопрос не в том, что тот или иной пролетарий или даже весь пролетариат в данный момент
Бауэр хотел отделить свою философию от народных масс и считал, что действующей силой в обществе является идея персонифицированной истории. Взгляд Маркса противоположен: «История <…> не использует человека для достижения своих целей, как если бы это был конкретный человек: это просто деятельность человека, преследующего свои цели» [200]. Или еще: «Идеи никогда не выходят за пределы сложившейся ситуации, они выходят только за пределы идей сложившейся ситуации. Идеи не могут достичь абсолютно ничего. Чтобы стать реальностью, идеи требуют людей, применяющих практическую силу» [201]. По мнению Бауэра, идеи интеллектуальной элиты находились под угрозой контакта с народом, и он считал, что идеи Французской революции загрязнены энтузиазмом масс. Для Маркса, впрочем, эти идеи не проникли в массы в достаточной степени, и буржуазия, следовательно, смогла обратить Французскую революцию себе на пользу. Бауэр много говорил о «правах человека», воплощенных в идеях Французской революции, но Маркс, продолжая тему своего «Еврейского вопроса», заявил, что на самом деле освободился лишь безжалостный эгоизм. В вопросе о значении французского материализма Маркс также не соглашался с Бауэром, считавшим, что материалистическое движение во Франции прямо наследует метафизическому монизму[65]
Спинозы. Маркс хотел подчеркнуть антиметафизические гуманистические аспекты французских материалистов, таких как Гельвеций и Гольбах. Он проследил влияние на социализм и коммунизм материалистической доктрины социальных философов XVIII века: