Читаем Карл Маркс. История жизни полностью

Точкой соприкосновения между Марксом и Урквартом была борьба против Пальмерстона. Одна статья Маркса против Пальмерстона, напечатанная в «Нью-йоркской трибуне» и перепечатанная в одной глазговской газете, привлекла внимание Уркварта, и в феврале 1854 г. он виделся с Марксом, причем приветствовал его комплиментом, что статьи его таковы, будто они написаны турком. Маркс ответил ему на это, что он — «революционист», что очень разочаровало Уркварта: одной из его фантазий было, что европейские революционеры служат сознательными или бессознательными орудиями царизма, который пользуется ими, чтобы создавать затруднения европейским правительствам. «Он — форменный маниак», — писал Маркс после этой беседы Энгельсу, прибавляя, что, как он и заявил Уркварту, он ни в чем не согласен с ним, кроме взгляда на Пальмерстона. Но к этому взгляду он пришел, по его словам, не под влиянием Уркварта.

Эти конфиденциальные суждения не следует, однако, понимать дословно. Публично Маркс, при всех своих критических оговорках, неоднократно заявлял о заслугах Уркварта и не скрывал также, что Уркварт если и не убедил его, то, во всяком случае, укрепил в нем его взгляды. Маркс давал, не видя в этом ничего предосудительного, статьи в газеты Уркварта, в лондонскую «Фри пресс», и разрешил также распространять в виде брошюр несколько своих статей из «Нью-йоркской трибуны». Эти брошюры о Пальмерстоне выходили в изданиях от 15 до 30 000 экземпляров и производили большое впечатление. Но в остальном у Маркса было столь же мало общего с шотландцем Урквартом, как и с янки Дана.

Прочные отношения между Марксом и Урквартом были немыслимы уже потому, что Маркс стоял за чартизм, а Уркварт ненавидел чартизм вдвойне — и как сторонник свободы торговли, и как ненавистник России; в каждом революционном движении ему мерещился звон рубля. Чартизм не смог более оправиться от тяжкого поражения, постигшего его 10 апреля 1848 г.; но пока обломки его пытались возродиться, Маркс и Энгельс мужественно и преданно поддерживали последних чартистов. Они безвозмездно сотрудничали в органах, издававшихся в пятидесятых годах Джорджем Юлианом Гарнэ и Эрнстом Джонсом. Гарнэ издавал быстро следовавшие один за другим «Красного республиканца», «Друга народа» и «Демократическое обозрение», а Джонс — «Заметки для народа» и «Народную газету», которая существовала дольше других изданий — до 1858 г.

Гарнэ и Джонс принадлежали к революционной фракции чартистов и были из всех чартистов наиболее свободны от узости, свойственной островитянам; в международном сообществе «Фратернэль демократе» они считались главарями. Гарнэ был сын матроса и вырос в пролетарских условиях. Он самоучкой воспитал себя на французской революционной литературе, причем идеалом его был Марат. Он был на год старше Маркса, и в то время, когда Маркс издавал «Рейнскую газету», он уже состоял в редакции «Северной звезды», главного органа чартистов. Там к нему явился в 1843 г. Энгельс, «стройный молодой человек, с виду почти мальчик, уже тогда говоривший поразительно хорошо по-английски». В 1847 г. Гарнэ познакомился и с Марксом и сделался его восторженным сторонником.

Гарнэ напечатал в своем «Красном республиканце» перевод Коммунистического манифеста, сделав к нему примечание, в котором говорил, что это самый революционный документ, когда-либо дарованный миру, а в «Демократическом обозрении» он поместил перевод статей «Новой рейнской газеты» о Французской революции, считая их «истинной критикой» французских событий. Во время эмигрантской борьбы он вернулся к своей старой любви и вступил в ожесточенную распрю и с Джонсом, так же как с Марксом и Энгельсом. Вскоре после того Гарнэ переселился на остров Джерси, а затем в Соединенные Штаты, где Маркс посетил его еще в 1883 г. Вслед за тем Гарнэ вернулся в Англию и умер там в преклонном возрасте, оставшись последним свидетелем великой эпохи.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное