Карл Маркс. История жизни

Сам же Маркс написал в альбом прославленному герою итальянской революции: «Маццини знает только города с их либеральной знатью и просвещенными горожанами. Материальные потребности итальянского сельского населения, изнуренного систематическим выжиманием из него всех соков, отупевшего, как ирландцы, — конечно, ниже облаков, в которых витают фразы космополитического, неокатолически-идеологического манифеста Маццини. Все же нужно, несомненно, обладать мужеством для того, чтобы объяснять горожанам и знати, что первый шаг к независимости Италии заключа ется в освобождении крестьянства и в превращении полуарендной системы в свободную гражданскую собственность». А хвастливо подвизавшемуся в Лондоне Кошуту Маркс разъяснил в открытом письме своего друга Эрнста Джонса, что европейские революции являются крестовым походом труда против капитала. Их нельзя низвести до социального и духовного уровня темного полуварварского венгерского народа. Венгры живут еще в полукультуре XVI в., а воображают, будто имеют право идти во главе великого просветления Германии и Франции и выманивают обманными средствами признание и ура в свою честь у легковерной Англии.

Но дальше всего Маркс ушел от традиций «Новой рейнской газеты» в своем отношении к Германии. Он не только перестал сосредоточивать на ней преимущественное свое внимание, но почти совсем изгнал ее со своего политического горизонта. Германия, правда, играла в то время чрезвычайно жалкую роль в европейской политике и являлась как бы русской сатрапией. Это до некоторой степени объясняет отношение Маркса; но самый факт, что он — как и Энгельс — стоял много лет вне тесного общения с развитием немецкой жизни, был для Маркса в некотором смысле роковым. То презрение в особенности, которое они оба, как уроженцы аннексированной рейнской провинции, всегда питали к прусскому государству, чрезвычайно усилилось в дни Мантейфеля — Вестфалена и сильно вредило ясности и остроте их взгляда на реальное положение вещей.

Очень показательным в этом смысле является в особенности тот исключительный случай, когда Маркс удостоил своим вниманием современные ему события в Пруссии, что произошло в конце 1856 г., когда Пруссия сцепилась с Швейцарией из-за нейнбургской торговли. Этот инцидент побудил Маркса, как он писал Энгельсу 2 декабря 1856 г., пополнить свои «крайне недостаточные знания прусской истории»; выводы же, к которым он пришел, Маркс определил словами, что мировая история не создавала ничего более омерзительного. То, что он в связи с этим изложил в самом письме и несколько дней спустя подробнее повторил в чартистской газете People’s Paper, далеко не на высоте свойственного обыкновенно Марксу исторического понимания. Оно, напротив того, опускается почти до низин мещанской ругани, обычной в устах демократов, между тем как в других случаях заслуга Маркса именно в том, что он преодолел подобного рода приемы критики.

Такой твердый кусок, как прусское государство, становится, конечно, поперек горла каждому культурному человеку; но все же его не раскусишь одними только насмешками над «божественным правом Гогенцоллернов», над тремя постоянно возвращающимися «характерными масками» Пруссии: пиетистом, унтер-офицером и шутом, над «нечистоплотной семейной хроникой», сравниваемой с «дьявольским эпосом» австрийской истории и так далее в том же роде. Все это в лучшем случае объясняло ближайшие причины, но оставляло совершенно невыясненными причины причин.

Давид Уркварт, Гарнэ и Джонс

Одновременно с работой в «Нью-йоркской трибуне», и в том же духе, как там, Маркс писал также в урквартовских и чартистских изданиях.

Давид Уркварт был английский дипломат; большая заслуга его заключалась в точном знакомстве и неустанной борьбе с русскими планами мирового господства; но заслуга эта умалялась его фанатической ненавистью к русским и столь же фанатической любовью к туркам. Маркса часто называли последователем Уркварта, но это совершенно несправедливо. Скорее следует сказать, что он, как и Энгельс, гораздо более критиковал нелепые крайности Уркварта, чем ценил его истинные заслуги. При первом же упоминании о нем в своих письмах Энгельс пишет в марте 1853 г.: «У меня теперь в гостях Уркварт. Он доказывает, что Пальмерстон состоит на жалованье у России. Дело объясняется очень просто: Уркварт — шотландский кельт с саксонско-шотландским образованием; по своим склонностям — он романтик, по образованию — сторонник свободы торговли. Он поехал как грекофил в Грецию, три года сражался с турками, потом отправился в Турцию и стал увлекаться теми же турками. Он восторгается Исламом и говорит: „Не будь я кальвинистом, я мог бы быть только магометанином“». В общем, Энгельс находил книгу Уркварта весьма забавной.