Карл Маркс. История жизни

Прежде чем выступить против самого Фохта, Маркс старался примириться с Фрейлигратом. Он послал ему свое заявление против Блинда в «Свободной прессе» и письменные показания Вихе, но не получил от него ответа. Тогда он обратился к нему в последний раз, чтобы указать, как важно дело Фохта для исторического оправдания партии и для ее будущего положения в Германии. Он старался опровергнуть все упреки, которые ему мог бы сделать Фрейлиграт; «если я чем-нибудь и согрешил против тебя, то всегда готов признать свою ошибку. Ничто человеческое мне не чуждо». Он хорошо понимает, писал Маркс, что для Фрейлиграта, в его теперешнем положении, дело это только противно, но Фрейлиграт должен понять, что нельзя, чтобы он оставался совершенно в стороне. «Мы оба знаем, что, каждый по-своему и пренебрегая своими частными интересами, мы из самых чистых мотивов держали много лет высоко над головами филистеров знамя pour la classe la plus laborieuse et la plus misérable[3], и было бы мелочным грехом перед историей, если бы мы разошлись друг с другом из-за пустяков. Я уверен, что все недоразумения разъяснятся». Письмо заканчивалось уверениями в искренней дружбе.

Фрейлиграт пожал протянутую ему руку, но не с такой сердечностью, с какой протянул ему ее «бессердечный» Маркс. Он ответил, что и не собирался изменить à la classe la plus laborieuse et la plus misérable, которому всегда был верен, и вместе с тем желает сохранить личные связи с Марксом, как с другом и партийным единомышленником. Но он прибавил к этому: «В течение последних семи лет (с того времени, как прекратил свое существование союз коммунистов) я стоял далеко от партии, не посещал собраний, ничего не знал о партийных постановлениях и действиях. Таким образом, фактически моя связь с партией давно уже прекратилась; мы оба никогда не обманывались на этот счет, и между нами существовало как бы молчаливое соглашение. Мне это было только приятно. Как всякий поэт, я по своей природе нуждаюсь в свободе. Партия тоже клетка, и лучше поется, даже для партии, когда чувствуешь себя на свободе, а не в клетке. Я был поэтом пролетариата и революции прежде, чем стал членом союза и членом редакции „Новой рейнской газеты“. Поэтому я хочу и в будущем быть самостоятельным, слушаться только самого себя и всецело сам располагать собою». В этом объяснении Фрейлиграта ярко сказалось его старое отвращение к мелочным приемам политической агитации. Ему мерещилось даже то, чего не существовало: собраний, которых он не посещал, постановлений и речей, о которых он ничего не знал, на самом деле никогда и не было.

Маркс указал на это в своем ответе. Выяснив еще раз все другие недоразумения, которые еще могли возникнуть, он писал, примыкая к любимому словечку Фрейлиграта: «Все же нам больше подобает лозунг: плевать на филистера, чем быть под его пятой. Я откровенно высказал свой взгляд, и ты, надеюсь, по существу разделяешь его. Я постарался затем выяснить, что под словом „партия“ я разумею не умерший восемь лет тому назад союз или упраздненную двенадцать лет тому назад редакцию газеты. Говоря о партии, я имел в виду партию в широком историческом смысле». Эти верные слова подействовали примиряющим образом, так как в широком историческом смысле Маркс и Фрейлиграт были действительно единомышленниками, что бы ни разъединяло их в остальном. И слова эти делают Марксу тем больше чести, что после гнусных нападок Фохта он имел право ожидать, что Фрейлиграт публично устранит всякую тень своей общности с Фохтом. Но Фрейлиграт ограничился тем, что возобновил дружеские отношения с Марксом. В остальном он упорно держался в стороне, и Маркс облегчал ему это тем, что по возможности избегал вмешивать в дело имя Фрейлиграта.

Совершенно по-иному разыгралось столкновение, происшедшее между Марксом и Лассалем из-за дела Фохта. Маркс писал Лассалю в последний раз в ноябре предшествующего года по поводу их полемики в связи с итальянской войной, и писал, по его словам, «с грубостью мастерового»; молчание Лассаля на это письмо он объяснял поэтому тем, что Лассаль обиделся на него. После нападок «Национальной газеты» Маркс понятным образом желал иметь в Берлине своего человека и просил Энгельса уладить дело с Лассалем, который, по сравнению с другими, все-таки является «лошадиной силой». Это относилось к тому, что некий прусский ассесор Фишель отрекомендовался Марксу как последователь Уркварта и предложил свои услуги для всякого рода поручений в немецкой прессе. Лассаль, которому Фишель передал поклон от Маркса, не пожелал и знать этого «неспособного и невежественного субъекта»: как бы ни вел себя в Лондоне этот человек, вскоре после того погибший от несчастного случая, в Германии он, во всяком случае, принадлежал к литературной лейб-гвардии герцога фон Кобурга, который справедливо пользовался самой плохой репутацией.