Карл Маркс. История жизни

Когда Маркс стал жаловаться Лассалю на Фрейлиграта, Лассаль ответил: «Возможно, что Фрейлиграту лучше бы не присутствовать на празднике. Но, во всяком случае, хорошо, что он сочинил кантату. Она лучшее из всего, что написано было для юбилея». В Цюрихе Гервег сочинил праздничную песню, а в Париже Шили произнес торжественную речь. В Лондоне рабочий просветительный союз тоже принял участие в празднествах Хрустального дворца, а чтобы успокоить свою политическую совесть он устроил накануне торжество в честь Роберта Блюма, на котором выступил с речью Либкнехт. В Манчестере же устроителем торжества был один юный поэт из Вупперталя, Зибель, причем Энгельс, дальним родственником которому он приходился, нисколько не сердился на него за это. Ом написал только Марксу, что сам он тут ни при чем, но что Зибель составил эпилог: «Конечно, обычная декламация, но довольно приличная»; «кроме того, этот шалопай режиссировал „Лагерь Валленштейна“; я дважды был на репетиции, и если ребята наберутся храбрости, то выйдет ничего». Позднее сам Энгельс был председателем Шиллеровского института, учрежденного в Манчестере по случаю юбилея, а Вильгельм Вольф в своем завещании оставил большую сумму в пользу этого учреждения.

В те же самые дни, когда создались натянутые отношения между Фрейлигратом и Марксом, окружной суд в Аугсбурге рассмотрел жалобу Фохта против «Всеобщей газеты». Жалоба Фохта была оставлена без последствий с возложением на него судебных издержек, но это юридическое поражение превратилось для него в нравственное торжество. Обвиняемые редакторы не смогли представить никаких доказательств подкупа Фохта и занялись «политически безвкусной болтовней», по слишком мягкому выражению Маркса; поведение их заслуживало самого резкого осуждения не только с политической, но и с нравственной точки зрения. Им удалось выиграть дело благодаря тому, что они отстаивали положение, будто честь политического противника не находится под защитой закона. Неужели, спрашивали они, баварские суды станут на защиту прав того человека, который ожесточенно нападал на баварское правительство и должен был жить за границей из-за своих революционных происков? Вся социал-демократическая партия Германии, которая за одиннадцать лет до того освятила свои первые мечты о свободе убийством генералов Лаура, Гагерна и Ауэрсвальда и князя Лихновского, разразилась бы настоящим ликованием, если бы обвиняемые редакторы были осуждены. Если попытка Фохта увенчается успехом, то открывается утешительная перспектива, что в скором времени пред аугсбургским окружным судом выступят в качестве жалобщиков также Клапка, Кошут, Пульский, Телецкий, Мацини.

Несмотря на эти гнусные приемы или, скорее, именно благодаря им, такая защита подействовала на судей. Их юридическая совесть не настолько заглохла, чтобы оправдать обвиняемых, которые не представили со своей стороны никаких доказательств; но все же ее не хватало на то, чтобы признать правым человека крайне ненавистного как баварскому правительству, так и баварскому населению. Они поэтому ухватились за спасительную мысль, подсказанную им прокурором, и передали дело по формальным основаниям в суд присяжных, который тем вернее осудил бы Фохта, что в этом суде не допускается никакое доказывание истинности и присяжные не обязаны приводить обоснования своего приговора.

Если Фохт не пустился в эту неравную игру, то его не следует за это винить. Он, напротив того, имел основание возликовать в блеске двойного мученичества: его не только заподозрили без всякого основания, но и отказали ему в признании его права. Некоторые побочные обстоятельства еще более способствовали его торжеству. Получилось весьма тягостное впечатление, когда его противники по суду представили письмо Бискампа, в котором этот первый публичный обвинитель Фохта сам сознавался, что у него нет действительных доказательств, высказывал лишь неопределенные догадки и заканчивал вопросом, не назначит ли его «Всеобщая газета» своим вторым лондонским корреспондентом наряду с Либкнехтом после прекращения им издания «Народа». И редакция «Всеобщей газеты» продолжала еще и после окончания процесса молоть прежний вздор, говоря, что Фохт осужден своими же людьми, Марксом и Фрейлигратом, а давно известно, что Маркс более проницательный и последовательный мыслитель, чем Фохт, и что Фрейлиграт стоит выше его в нравственно-политическом отношении.