Этой задаче Маркс остался верен и в следующие затем годы; как в польском вопросе, который со времени женевского конгресса исчез с программы Интернационала, он видел рычаг для ниспровержения русского, так ирландский вопрос был для него рычагом для ниспровержения английского мирового господства. Он не поколебался в своей позиции и тогда, когда «интриганты» среди рабочих, которые хотели пройти в ближайший парламент — он причислял к ним также и Оджера, прежнего председателя генерального совета, — увидали в этом предлог для того, чтобы примкнуть к буржуазным либералам. Гладстон использовал ирландский вопрос, который стал тогда животрепещущим, в качестве избирательного лозунга, чтобы снова стать у кормила власти. Генеральный совет отправил петицию к английскому правительству — конечно, совершенно безрезультатную — с протестом против казни троих осужденных в Манчестере фениев, как против судебного убийства, и организовал в Лондоне ряд публичных митингов для защиты прав Ирландии.
Вызвав этим неудовольствие английского правительства, генеральный совет вместе с тем навлек на Интернационал удар со стороны французского правительства. Бонапарт в течение трех лет спокойно следил за развитием Союза, чтобы пугать им строптивую буржуазию; когда французские члены Интернационала организовали бюро в Париже, они послали об этом извещение парижскому префекту полиции и министру внутренних дел, но не получили ответа ни от того ни от другого. При этом, конечно, не обошлось без мелких препирательств и преследований. Когда акты женевского конгресса посланы были генеральному совету через одного швейцарского уроженца, натурализованного в Англии — из боязни черного кабинета бонапартовской почты, — то полиция на французской границе выкрала их у посланного, и французское правительство было глухо к жалобам на это генерального совета. Но министерство иностранных дел в Лондоне заставило французов услышать, и французской полиции пришлось вернуть похищенное. В другом случае отличился вице-император Руэ, когда соглашался разрешить к печати манифест, прочитанный французскими членами на женевском конгрессе, только при том условии, что «в него будет внесено несколько слов благодарности императору за то, что он так много сделал для рабочих». Это было отклонено, хотя французские члены крайне остерегались раздражать притаившееся чудовище и поэтому были даже в подозрении у буржуазных радикалов, видевших в них скрытых бонапартистов.
Не установлено, действительно ли они вследствие этого дали себя настолько сбить с толку, что приняли участие в нескольких несмелых манифестациях буржуазных радикалов против империи, как утверждают некоторые французские писатели. Основания, которые привели Бонапарта к открытому разрыву с рабочим классом, лежали, во всяком случае, глубже. Стачечное движение, вызванное опустошительным кризисом 1866 г., приняло беспокоившие его размеры; затем парижские рабочие под влиянием Интернационала обменялись мирными декларациями с берлинскими рабочими, а в то время, весною 1867 г., угрожала разразиться война с северногерманским Союзом из-за люксембургской торговли; и, наконец, французская буржуазия подняла столь оглушающий крик, требуя «мести за Садову», что в тюильрийском дворце возникла чертовски разумная мысль заткнуть рот крикунам «либеральными» уступками.
При таких обстоятельствах Бонапарт считал, что уложит несколько мух одним взмахом, возбудив преследование против парижского бюро Интернационала под предлогом, будто там обнаружен центр фенианского заговора. У членов бюро сделали внезапные ночные обыски, но не нашли ни малейших следов какого-либо тайного заговора. Чтобы удар впустую не вызвал слишком большого скандала, осталось только привлечь парижское бюро к судебной ответственности за то, что оно функционирует, не имея разрешения, необходимого для общества, в котором имеется более двадцати членов. Обвинение было предъявлено 6 и 20 марта против пятнадцати членов Интернационала; суд приговорил каждого из них к уплате 100 франков и сделал постановление о закрытии парижского бюро. Высшие инстанции утвердили приговор.
Но еще до того началось новое дело. Обвинители и суд отнеслись к обвиняемым крайне мягко, и от имени всех Толэн защищал себя и других в очень умеренном тоне. Но спустя два дня после первого разбирательства, 8 марта, образовалось новое бюро, и эта явная насмешка похоронила последние иллюзии Бонапарта. Члены нового бюро предстали пред судом 22 мая и были приговорены к трем месяцам тюрьмы каждый после блестящей и резкой речи Варлэна. Таким образом, империя вступила в открытую вражду с Интернационалом, и французская его секция почерпнула новую силу из этого окончательного и явного разрыва с декабрьским палачом.