Карл Маркс. История жизни

Эти нападки исходили от Сигизмунда Боркгейма, честного демократа, который оказывал много услуг Марксу во время столкновения с Фохтом и в нескольких других случаях. Боркгейм имел, однако, две слабости: он считал себя остроумным писателем, не будучи таковым, и он страдал странной ненавистью к русским, нисколько не уступавшей столь же странной ненависти Герцена к немцам.

В первую очередь Боркгейм обрушился на Герцена и порядочно раскостерил его в ряде статей в первых номерах «Демократического еженедельника», в начале 1868 г. Бакунин тогда уже давно порвал с Герценом, но Боркгейм напал и на него, как на «казака» Герцена, и распинал его наряду с Герценом, как «неразрушимое отрицание». Боркгейм прочел у Герцена, что Бакунин за несколько лет до того высказал «замечательное положение»: «Активное отрицание является творческой силой», и спрашивал с возмущением, думают ли это так же солдаты по сю сторону русской границы и не вызывает ли это смеха у тысячи немецких школьников. Боркгейм не подозревал в своей наивности, что крылатое в свое время выражение Бакунина «Радость разрушения — творческая радость» впервые появилось в статье в «Немецком ежегоднике» в то время, когда Бакунин жил в кругу немецких младогегельянцев и вместе с Марксом и Руге был восприемником от купели «Немецко-французского ежегодника».

Понятно, что Маркс смотрел с тайным ужасом на подобные стилистические упражнения и упирался руками и ногами, когда Боркгейм пытался использовать для своей тарабарщины статьи, которые Энгельс напечатал против Бакунина в «Новой рейнской газете», так как эти статьи «удивительно подходили к его намерениям». Маркс требовал, чтобы ни в коем случае не делалось никаких оскорбительных выводов из этих статей, так как Энгельс давнишний личный друг Бакунина. Энгельс тоже запротестовал, и статьи его не были использованы. С своей стороны и Иоганн Филипп Беккер просил Брокгейма не нападать на Бакунина, но получил в ответ «грозное письмо»: Боркгейм, как о том писал Маркс Энгельсу, заявлял со своей «обычной деликатностью», что по-прежнему остается его другом и будет продолжать оказывать ему денежную поддержку (впрочем, очень незначительную), но что отныне политика должна быть исключена из их переписки. При всей своей дружбе к Боркгейму Маркс находил, что его «русофобия» приняла опасные размеры.

Сам он сохранил дружеское отношение к Бакунину даже тогда, когда последний принял участие в конгрессах Лиги свободы и мира. Уже после того, как первый из этих конгрессов состоялся в Женеве, Маркс послал Бакунину экземпляр «Капитала» с надписью и, не получив ни слова благодарности в ответ, осведомился у одного русского эмигранта в Женеве о «своем старом друге Бакунине», хотя с легким сомнением, продолжает ли еще Бакунин быть его другом. Ответом на этот косвенный запрос было письмо Бакунина от 22 декабря; в этом письме Бакунин обещал ступить на боевой путь, по которому Маркс следовал уже в течение двадцати лет.

Но в тот день, когда Бакунин писал письмо Марксу, генеральный совет уже постановил отклонить переданное Беккером предложение принять в Интернационал Союз социалистической демократии. Марксу принадлежала инициатива этого решения. Он знал о существовании этого союза, возвещенного «Вестником», но считал его до того лишь местной женевской организацией, мертворожденной и в общем безопасной; он знал старого Беккера, который любил кружковщину, но был вполне надежным человеком. Теперь же Беккер прислал программу и устав союза и писал при этом, что цель союза — восполнить собою недостаток «идеализма» в Интернационале. Эта претензия вызвала в генеральном совете «большую ярость, — как писал Маркс Энгельсу, — в особенности среди французов», и совет тотчас же постановил отклонить предложение. Марксу было поручено редактировать это постановление. Что он сам был до некоторой степени взволнован этим, показывает письмо, которое он написал 18 декабря «после полуночи» Энгельсу, обращаясь к нему за советом. «На этот раз Боркгейм оказался правым», — прибавил он. Его возмутила не столько программа, сколько устав союза. Программа объявляла союз прежде всего атеистическим; она требовала уничтожения всякого религиозного культа, замены веры научным знанием, божественной справедливости — человеческой. Затем она требовала политического, экономического и социального уравнения классов и полов, причем предлагалось начать с отмены права наследования; далее для всех детей обоего пола, начиная с рождения, одинаковых средств развития, то есть содержания, воспитания, обучения в различных областях науки, промышленности и искусства. Наконец, программа отвергала всякую политическую деятельность, которая не ставила своей прямой и непосредственной задачей победу рабочих над капиталом.