Карл Маркс. История жизни

Гильом уже до того отказался явиться в комиссию, а в ответ на приглашение председателя выступить в свою защиту отказался и от этого, чтобы не принять участия в комедии. Он утверждал, что этот выпад направлен не против отдельных лиц, а против федералистических стремлений. Представители их, поскольку они еще присутствовали на конгрессе, сговорились и заключили договор о солидарности. Этот договор был затем оглашен одним голландским делегатом. Договор был подписан четырьмя испанскими, пятью бельгийскими, двумя юрскими, одним голландским и одним американским делегатами. Во избежание всякого раскола в Интернационале подписавшие договор изъявляли готовность поддерживать с генеральным советом административную связь, не допуская, однако, с его стороны никакого вмешательства во внутренние дела федераций, поскольку дело не касается нарушения общего устава Интернационала. Вместе с тем они предлагали обратиться ко всем федерациям и секциям с требованием подготовиться к ближайшему конгрессу, чтобы помочь победе принципа федеративной автономии. Конгресс не стал сначала обсуждать это предложение, а постановил исключить Бакунина (большинством 27 голосов против 7 при 8 воздержавшихся) и Гильома (большинством 25 против 9 при 9 воздержавшихся). Все остальные предложения об исключении, сделанные комиссией, были отвергнуты, но комиссии поручено было опубликовать материалы о бакунинском союзе.

Эта заключительная сцена гаагского конгресса была недостойна его. Конечно, никто не мог знать того, что постановления большинства комиссии уже потому не имели никакого значения, что в составлении их принимал участие один сыщик. Кроме того, имело бы хоть какой-нибудь человеческий смысл, если бы Бакунина исключили из политических соображений, только в силу морального убеждения, что он неисправимый интриган, и хотя бы его происки и нельзя было доказать черно-набело. Но позорить Бакунина за то, что он будто бы не делал различия между «моим» и «твоим», было совершенно непростительно. К сожалению, часть вины за это падала на Маркса.

Маркс раздобыл мнимое постановление мнимого «революционного комитета», заключавшее угрозы Любавину на тот случай, если он будет требовать, чтобы ему вернули задаток в 300 рублей, которые он передал Бакунину от одного издателя за перевод «Капитала». Буквальное содержание этого документа неизвестно, но, когда Любавин, сделавшись ярым врагом Бакунина, отсылал его Марксу, он писал последнему: «В то время участие Бакунина в этом письме казалось мне несомненным; но теперь, при спокойном обсуждении дела, я вижу, что это ни в коем случае не доказано; очень возможно, что Нечаев послал письмо без всякого соучастия Бакунина». Так оно фактически и было, а между тем только на основании этого письма, в уголовном характере которого сомневался и сам адресат, Бакунина обвинили на гаагском конгрессе в мошенничестве.

Хотя Бакунин несколько раз подтверждал получение задатка и обещал отработать его тем или иным образом, но, по-видимому, при его вечных денежных затруднениях ему это не удалось. С другой стороны, во всей этой печальной истории ничего не слышно о единственно пострадавшей стороне, о самом издателе; он, по-видимому, с философским спокойствием покорился судьбе, к которой его достаточно приучила его профессия. Сколько писателей, и среди них весьма знаменитых, остались должны своим издателям, получив от них задатки. Конечно, это не особенно похвально, но за такие проступки еще не вешают виновных в них.

Последние бури

Гаагский конгресс завершил собою историю Интернационала, как ни старались Маркс и Энгельс продлить его существование. Они сделали все, что только было возможно, чтобы облегчить новому генеральному совету в Нью-Йорке его задачу.

Но этому совету не удалось пустить прочных корней на американской почве. И там было много разногласий между различными секциями и, с другой стороны, чувствовался недостаток в опыте и связях, в духовных силах и материальных средствах. Душой нового генерального совета был Зорге. Он знал американские условия и был против переселения генерального совета в Нью-Йорк. Но, отказавшись сначала, он все же принял должность генерального секретаря, так как был слишком добросовестным и преданным делу человеком, чтобы отстраниться, когда нуждались в его содействии.

В пролетарских делах дипломатия никогда не приводит к добру. Маркс и Энгельс справедливо опасались, что их план перенести генеральный совет в Нью-Йорк вызовет горячее противодействие со стороны немецких, французских и английских рабочих; они поэтому по возможности откладывали это, чтобы преждевременно не увеличивать в изобилии накопившихся поводов к столкновениям. Но их неожиданная удача на гаагском конгрессе имела не менее печальные последствия. Предполагавшееся противодействие не только не было ослаблено, а, наоборот, значительно обострилось и приобрело оттенок озлобления.