Сравнительно весьма мягко оно проявилось среди немцев. Либкнехт был противником переселения совета и позднее всегда указывал на ошибочность этой меры; но в то время он вместе с Бебелем сидел в Губертусбурге. Но если и у него до некоторой степени исчез интерес к Интернационалу, то еще в большей степени это можно сказать про большинство эйзенахской фракции. Главной причиной этого были впечатления, вынесенные ее представителями с гаагского конгресса. Энгельс писал об этом Зорге 8 мая 1873 г.: «Немцы, несмотря на собственные распри с лассалевцами, очень разочарованы гаагским конгрессом, где ожидали встретить вместо своих ссор общее братство и гармонию». Этой мало отрадной причиной и объясняется то, что немецкие члены Интернационала не слишком интересовались переселением генерального совета.
Гораздо опаснее было отпадение бланкистов; на них Маркс и Энгельс более всего опирались в основных вопросах против прудонистов, которые по всем своим воззрениям тяготели к бакунистам. Озлобление бланкистов было тем большее, что в переселении генерального совета они вполне правильно чувствовали желание вырвать из их рук этот рычаг их революционной тактики. Правда, они наносили вред самим себе. Так как агитация на родине была невозможна для них, то, после отпадения от Интернационала, они обрекали себя на роковую эмигрантскую судьбу. «Французские эмигранты, — писал Энгельс 12 сентября 1874 г. Зорге, — перессорились друг с другом и со всеми другими по чисто личным причинам, большею частью из-за денежных историй, и мы почти совершенно отделились от них… Скитальческая и праздная жизнь во время войны, Коммуны и изгнания крайне деморализовала этих людей, и только нужда может исправить сбившегося с пути француза». Но это опять-таки было плохим утешением.
Наиболее чувствительным образом переселение генерального совета отозвалось на английском движении. Уже 18 сентября Хэльс предлагал британскому федеральному совету вынести порицание Марксу за его замечание о продажности английских вождей рабочего движения. Это предложение было принято, и только прибавка, что Маркс сам не верил своему обвинению, а выступил с ним ради личных целей, была отвергнута с разделением голосов поровну. Затем Хэльс огласил предложение исключить Маркса из Интернационала, а другой член совета предложил отвергнуть постановления гаагского конгресса. Хэльс совершенно открыто продолжал поддерживать сношения с юрскими секциями, к которым тайно примкнул еще в Гааге; так, 6 ноября он писал им от имени федерального совета, что теперь лицемерие старого генерального совета разоблачено. Этот совет стремился основать тайное общество в самом Интернационале под предлогом уничтожения другого тайного общества, существование которого он изобрел для своих целей. При этом Хэльс подчеркивал, что англичане не сходятся с юрскими секциями по вопросу о политических выступлениях; они убеждены в полезности таких выступлений, но признают за другими федерациями право на полную автономию, необходимую ввиду разных условий различных стран.
Ревностными союзниками Хэльса оказались Эккариус и Юнг. Последний, после некоторой сдержанности вначале, стал резче всех выступать против Маркса и Энгельса. Оба они были виновны в том, что под влиянием личных мотивов утратили ясность суждений. Вначале все сводилось к мелким обидам по поводу того, что Маркс больше прислушивался — так, по крайней мере, казалось — к советам Энгельса, чем к их указаниям, а затем им тяжела была потеря видного и влиятельного положения, которое они занимали, как старые члены генерального совета. К сожалению, именно это их положение и усугубляло причиненный ими вред. Благодаря ряду конгрессов их всюду знали как самых энергичных и проницательных истолкователей взглядов Маркса; и когда они стали противопоставлять терпимость юрских секций нетерпимости гаагских постановлений, то тем самым ставили вне всякого сомнения диктаторские замашки, будто бы проявляемые Марксом и Энгельсом.