Читаем Карл Маркс. История жизни полностью

Сравнительно весьма мягко оно проявилось среди немцев. Либкнехт был противником переселения совета и позднее всегда указывал на ошибочность этой меры; но в то время он вместе с Бебелем сидел в Губертусбурге. Но если и у него до некоторой степени исчез интерес к Интернационалу, то еще в большей степени это можно сказать про большинство эйзенахской фракции. Главной причиной этого были впечатления, вынесенные ее представителями с гаагского конгресса. Энгельс писал об этом Зорге 8 мая 1873 г.: «Немцы, несмотря на собственные распри с лассалевцами, очень разочарованы гаагским конгрессом, где ожидали встретить вместо своих ссор общее братство и гармонию». Этой мало отрадной причиной и объясняется то, что немецкие члены Интернационала не слишком интересовались переселением генерального совета.

Гораздо опаснее было отпадение бланкистов; на них Маркс и Энгельс более всего опирались в основных вопросах против прудонистов, которые по всем своим воззрениям тяготели к бакунистам. Озлобление бланкистов было тем большее, что в переселении генерального совета они вполне правильно чувствовали желание вырвать из их рук этот рычаг их революционной тактики. Правда, они наносили вред самим себе. Так как агитация на родине была невозможна для них, то, после отпадения от Интернационала, они обрекали себя на роковую эмигрантскую судьбу. «Французские эмигранты, — писал Энгельс 12 сентября 1874 г. Зорге, — перессорились друг с другом и со всеми другими по чисто личным причинам, большею частью из-за денежных историй, и мы почти совершенно отделились от них… Скитальческая и праздная жизнь во время войны, Коммуны и изгнания крайне деморализовала этих людей, и только нужда может исправить сбившегося с пути француза». Но это опять-таки было плохим утешением.

Наиболее чувствительным образом переселение генерального совета отозвалось на английском движении. Уже 18 сентября Хэльс предлагал британскому федеральному совету вынести порицание Марксу за его замечание о продажности английских вождей рабочего движения. Это предложение было принято, и только прибавка, что Маркс сам не верил своему обвинению, а выступил с ним ради личных целей, была отвергнута с разделением голосов поровну. Затем Хэльс огласил предложение исключить Маркса из Интернационала, а другой член совета предложил отвергнуть постановления гаагского конгресса. Хэльс совершенно открыто продолжал поддерживать сношения с юрскими секциями, к которым тайно примкнул еще в Гааге; так, 6 ноября он писал им от имени федерального совета, что теперь лицемерие старого генерального совета разоблачено. Этот совет стремился основать тайное общество в самом Интернационале под предлогом уничтожения другого тайного общества, существование которого он изобрел для своих целей. При этом Хэльс подчеркивал, что англичане не сходятся с юрскими секциями по вопросу о политических выступлениях; они убеждены в полезности таких выступлений, но признают за другими федерациями право на полную автономию, необходимую ввиду разных условий различных стран.

Ревностными союзниками Хэльса оказались Эккариус и Юнг. Последний, после некоторой сдержанности вначале, стал резче всех выступать против Маркса и Энгельса. Оба они были виновны в том, что под влиянием личных мотивов утратили ясность суждений. Вначале все сводилось к мелким обидам по поводу того, что Маркс больше прислушивался — так, по крайней мере, казалось — к советам Энгельса, чем к их указаниям, а затем им тяжела была потеря видного и влиятельного положения, которое они занимали, как старые члены генерального совета. К сожалению, именно это их положение и усугубляло причиненный ими вред. Благодаря ряду конгрессов их всюду знали как самых энергичных и проницательных истолкователей взглядов Маркса; и когда они стали противопоставлять терпимость юрских секций нетерпимости гаагских постановлений, то тем самым ставили вне всякого сомнения диктаторские замашки, будто бы проявляемые Марксом и Энгельсом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное