Карл Маркс. История жизни

Немецкую литературу Маркс знал вплоть до Средневековья. Из писателей новых времен ему рядом с Гёте был близок Гейне. Шиллера, по-видимому, он невзлюбил в молодости, в то время, когда немецкие филистеры опьянялись плохо понимаемым «идеализмом» этого поэта, что Маркс считал подменой плоского убожества убожеством высокопарным. Со времени окончательного отъезда из Германии Маркс мало интересовался немецкой литературой; он ни разу не упоминает даже о тех немногих писателях, которые заслуживали его внимания, как Геббель и Шопенгауэр; искажение немецкого героического эпоса Рихардом Вагнером вызывало с его стороны резкую критику.

Из французов Маркс очень высоко ставил Дидро; «Племянника Рамо» он считал исключительным образцовым произведением. Его любовь распространялась на всю французскую литературу эпохи Просвещения XVIII в., про которую Энгельс говорил, что в ней французский дух достиг своего высшего совершенства и по форме и по содержанию; по своему содержанию, если принять во внимание тогдашнее состояние науки, она стоит и теперь бесконечно высоко, а такое изящество формы никогда вновь не будет достигнуто. Соответственно с этим Маркс отвергал французских романтиков, в особенности Шатобриана с его ложной глубиной, его византийскими преувеличениями, его кокетничаньем пестротой чувств — словом, с его беспримерным и отталкивающим переплетением всякой лжи. Маркс очень восторгался «Человеческой комедией» Бальзака, которая отражает, как в зеркале, целую эпоху. Он хотел по окончании своего большого труда писать о Бальзаке; но этот план, как и многие другие, остался невыполненным.

Со времени переселения Маркса в Лондон на первое место в его литературных вкусах выдвинулась английская литература. Все другое для него заслонил мощный образ Шекспира, который сделался предметом культа всей семьи Маркс. К сожалению, Маркс никогда не высказывался о том, как относился Шекспир к основным вопросам своего времени. О Байроне же и Шелли он говорил, что тот, кто любит и понимает этих поэтов, должен считать счастьем, что Байрон умер на тридцать шестом году жизни: живи он дольше, он, несомненно, сделался бы реакционным буржуа. И напротив того, следует жалеть, что Шелли закончил свою жизнь на двадцать девятом году; он был революционером насквозь и принадлежал бы всегда к передовым борцам за социализм. Маркс очень любил английские романы XVIII в., в особенности Тома Джонса Филдинга, который по-своему был отражением современного ему века; вместе с тем Маркс признавал также образцовыми в своем роде некоторые романы Вальтера Скотта.

В своих литературных суждениях Маркс был свободен от всякой политической и социальной предвзятости, как то показывает его любовь к Шекспиру и Вальтеру Скотту; но он не был, однако, сторонником «чистой эстетики», которая слишком часто сочетается с политическим безразличием или даже раболепством. И в этой области Маркс был цельным человеком, самостоятельным и оригинальным умом, которого нельзя измерять каким-либо шаблоном. Так, он не пренебрегал и скромной литературой, от которой профессиональный эстетик стал бы трижды открещиваться. Маркс, подобно Дарвину и Бисмарку, любил читать романы; особенную склонность он питал к приключениям и к юмористическим рассказам; так, от Сервантеса, Бальзака и Филдинга он переходил к Полю де Коку, к Дюма-отцу, который имел на своей совести «Графа Монте-Кристо».

Кроме изящной литературы, Маркс отдыхал еще в совершенно иной области духовного творчества. В дни душевных огорчений и тяжких страданий он часто искал убежища в математике, которая оказывала на него успокоительное влияние. Мы оставляем в стороне вопрос, действительно ли он сделал в этой области самостоятельные открытия, как утверждали Энгельс и Лафарг; математики, которые рассматривали оставшиеся после него рукописи, держатся другого мнения.

При всем этом Маркс не был ни Вагнером, который, запершись в своем музее, видел свет лишь по праздникам и то издали, ни Фаустом, в груди которого жили две души. Его любимым выражением было «работать для мира»; тот, кому дана счастливая возможность посвятить себя научным задачам, должен применить свои знания на пользу человечества. Этим Маркс освежал кровь в своих жилах и мозг в своих костях. В кругу своей семьи и друзей он был всегда самым общительным, веселым и остроумным собеседником; из широкой груди его часто раздавался раскатистый смех, и тот, кто искал в нем «доктора красных ужасов», как стали называть Маркса со времени Коммуны, видел пред собою в действительности не мрачного фанатика или не кабинетного ученого, живущего в облаках, а человека жизни, отзывчивого на разумную беседу по всем вопросам.