Карл Маркс как революционер и экономист. От рабочих кружков к незавершенному «Капиталу»

Дорогой Фриц!

На этот раз дело шло о жизни. Семья не знала, насколько серьезным был этот случай. Если эта история повторится в той же форме еще три-четыре раза, то я обречен на смерть. Я отчаянно похудел и все еще дьявольски слаб, правда, ослабли не голова, а бедра и ноги. Врачи совершенно правы: главная причина этого рецидива – чрезмерная ночная работа…

Вот так – как снег на голову. И все из-за «Капитала»!

…Самой неприятной была для меня необходимость прервать мою работу, которая с 1 января, когда исчезли боли в печени, великолепно продвигалась вперед. О «свидании», конечно не могло быть и речи… Но лежа, я все же продолжал усердно работать, хотя только урывками в дневное время. Собственно теоретическую часть я не мог продвигать. Для этого мозг работал слишком слабо (31/146).

Для Энгельса это должно было прозвучать чуть ли не похоронным звоном по его надеждам. Правда, с 15 января из Лондона не было писем. Правда (Энгельс не знал), госпожа Женни еще 29 января писала старому доброму И. Ф. Беккеру в Женеву:

«Вот уже неделя, как мой муж снова слег от прежней опасной и крайне мучительной болезни…» (31/492).

И Зигфриду Мейеру в Берлин (начало февраля):

«Мой муж вот уже неделю лежит в постели из-за своей опасной и мучительной болезни…» (31/494).

И Людвигу Кугельману в Ганновер (26 февраля):

«Вот уже месяц, как мой бедный муж снова слег из-за своей старой, очень мучительной и опасной болезни, и мне незачем говорить Вам, сколько тяжких, неотступных тревог пришлось нам всем пережить в эти дни…» (31/495).

Верим. Гораздо охотнее верим, чем тому, что «дело шло о жизни, но семья не знала». Скорее всего (и похоже на то), что в доме Марксов снова была всеобщая мобилизация. Это столь же вероятно, как и то, что данный рецидив, видимо тяжелый и мучительный сам по себе, был не опаснее того, что уже перенесли в этом доме прежде, – иначе семья бы знала. Эта семья не могла не знать, даже если бы хотела…

Да и сам стоик, обратим внимание, дает себе еще три-четыре шанса… Но Фрица пробрало:

…Ты, действительно, должен предпринять, наконец, что-нибудь разумное, чтобы избавиться от этой карбункульной пакости, даже если бы из-за этого пришлось затянуть окончание книги еще на три месяца…

Год с небольшим, Фридрих. Год и два месяца. Карл отлично знал, что к весне он никак не успевает. Он только начал «переписывать» (то есть готовить для печати по черновой рукописи) I том «книги». Казалось бы, уже все теоретические проблемы должны были быть решены в рукописи, ан снова выходит, будто надо «продвигать вперед теоретическую часть». Не сходятся у Мавра концы с концами, явно не сходятся. Но Фридрих этого не замечает, да и не до этого сейчас:

…Дело, действительно, становится чересчур серьезным, и если, как ты сам говоришь, твой мозг не на высоте для теоретических работ, так дай же ему немного отдохнуть от высокой теории. Брось на время работать по ночам и веди несколько размеренный образ жизни…

Да что ж ты, в конце концов, не можешь писать книгу, как все люди?! Говоришь, что сутками напролет работаешь, а воз и ныне там, уж сколько лет тянется эта резина!

Правда, и Фриц хорош: целый год писали ему, что работают днем и ночью, а ему все мало, все давай быстрей да быстрей. Хоть бы прежде разок сказал, дескать, побереги себя, мол, черт с ней, с книгой, здоровье важнее, мол, по ночам нужно спать… Так нет же ведь, дождался, пока дело дошло «до жизни». Что еще?

…Когда ты опять поправишься, приезжай на две недели, или на сколько хочешь, сюда для перемены обстановки…

(Отдохнуть, поболтать, погулять по окрестностям, пображничать, подурачиться с разными друзьями… так, что ли? нет?)