Карл Маркс как революционер и экономист. От рабочих кружков к незавершенному «Капиталу»

Мы бы сказали, что и угроза писать политэкономию по-английски тоже блеф, но пока у нас нет возможности подтвердить это мнение. Возможно, что в эти годы писать по-английски Маркс уже мог. С грехом пополам. В предыдущей пятилетке, известно доподлинно, статьи для «Трибюн» писались им по-немецки, после чего переводились Энгельсом на английский[74].

Итак, diminuendo. В многоголосной фуге, каковой представляется нам переписка двух основоположников, тема книги звучит все глуше и все реже, притом в другой тональности:

26 ноября в Манчестер о Лассале:

Из этого письма ты видишь, что он, наконец, решил взяться за свою «Политическую экономию», но мудро выжидает еще три месяца, пока не будет иметь в руках моего второго выпуска.

Теперь вполне ясно, исходя из каких соображений даже эта

«дружественная» сторона делает все возможное, чтобы заговор молчания не был нарушен (29/417).

И та же тема 10 декабря:

Что ты скажешь на то, что г-н Лассаль вдруг известил меня о своей «Политической экономии»? Ну разве теперь не становится совершенно ясным, отчего с моей работой, во-первых, так тянули, а во-вторых, так плохо ее рекламировали?

Короче, опять «заговор Дункер – Лассаль» как специальное блюдо для Энгельса. К Рождеству раздается последняя в уходящем году нота «в дисканту». Госпожа Женни Маркс пишет письмо Энгельсу. После сетований на «нищету»:

«К этому прибавилось еще то обстоятельство, что тайные, долго лелеянные надежды на книгу Карла все рухнули самым жалким образом из-за заговора молчания со стороны немцев, прерванного разве что парой жалких – помещенных в приложениях к газетам – беллетристических статей, которые касались только предисловия, а не содержания книги. Второй выпуск, может быть, пробудит этих соней от летаргического сна, и тогда они набросятся на тенденцию произведения с еще большим рвением, чем то, с каким они замалчивали его научность» (29/538).

Похоже на то, что о работе мужа над книгой фрау Маркс получала не больше достоверной информации, чем Энгельс и Лассаль. Писала она, без сомнения, не по собственному почину. И адресат должен был понять прозрачный намек на стесненные материальные обстоятельства. Бедная женщина…

Однако что это? Как само собой она пишет о тенденциозной составляющей научной книги своего мужа. Спасибо, фрау Маркс…

В новом 1860 г. еще раздаются отголоски этой темы. 31 января Энгельс высказывает мнение, что для поддержания престижа у публики им «нужно выступать с научными произведениями».

«Для организации эмигрантской печати у нас нет денег» (это, конечно, по поводу намеков Маркса в связи с газеткой «Фольк»). К тому же до Германии все это доходит плохо и долго.

При этом самое важное, разумеется, это – выход в ближайшее время твоего второго выпуска…

Здесь как раз и следуют известные слова о том, что работа и так «слишком хороша для этой паршивой публики» и что слабых сторон ее «ослы не заметят».

…А то наступят бурные времена, и каково тебе будет, если всю работу придется прервать раньше, чем ты завершишь «Капитал вообще»? (30/11).

Энгельс, разумеется, не знал того, что знаем мы. Во-первых, что работа уже больше года лежит без движения. Во-вторых, что «бурные времена» уже начались. Не в том, правда, смысле, как он имел в виду.

Правда, 3 февраля Маркс еще пишет Энгельсу, что «разрабатывает свой “Капитал”» (30/18), следов чего, по-видимому, также не находится сегодня в оставшихся рукописях.

До того, 30 января, Маркс пишет Лассалю о всевозможных делах. Между прочим, в этом письме версия «заговора Дункер – Лассаль» выглядит совсем иначе, чем в письмах к Энгельсу от 26 ноября и 10 декабря: