Карма

Амма ее заранее ненавидит. Когда она в первый раз услышала имя Майя, у нее, как и у меня, перевернулось нутро. Да так, что ее аж вывернуло. Желтое алу бхарта. Зеленый мунг дал. Мягкие непережеванные кусочки роти[17]. Всё это очутилось на полу.

Смотри, что ты наделал, Бариндра! Из-за этой девчонки пропал

весь обед! А вдруг я больше никогда не смогу есть?

Амма очень нервная и впечатлительная. Это оттого, объяснила мне Парвати, что она из знатного рода. Ее родители были кшатриями, но из-за того, что она хромала, сваха не сумела найти ей жениха из той же касты, и амме пришлось выйти за Бариндру из более низкой касты вайшьи.

Когда появился я, отпрыск презренных кочевников, семья спустилась еще ниже по общественной лестнице. И виноват в этом был сердобольный Бариндра.

Она наверняка проститутка! – разоряется амма. – Что про нас скажут соседи?

Они скажут, что мы добрые и щедрые, – отвечает Бариндра. – Мы приняли Сандипа, когда ему нужен был дом, примем и эту девочку.

А почему из всех известных мне семей мы одни спасаем сирот? Сколько, например, детей усыновил Ганди? Ни одного.

А ему бы, наверно, стоило. Родные дети были у него не дети, а сплошное огорчение. Да и к тому же, Мина, это только на время. Пока не отыщется ее настоящая семья. Мы правильно поступим, если возьмем ее, – не отступает Бариндра. – Вот увидишь.

Увижу я то, как наша семья скатится еще ниже. Так мы скоро вообще из всех каст вылетим, и придется нам туалеты мыть!

Когда буря наконец затихает, Бариндра отводит меня в сторонку. Ничего страшного не происходит, Сандип. В семьях же не обязательно должны царить тишь да гладь. Хорошая семья – как сталь: от закалки в огне становится крепче. И тогда ей никакие испытания не страшны.

То есть, если так и дальше пойдет, наш дом может ночью сгореть, а мы спокойно проспим до утра и проснемся целыми и невредимыми.

Как мы узнали про Майю

Каждую субботу после обеда мы с аммой и Бариндрой идем на почту и там втискиваемся все втроем в телефонную кабинку. Совершаем наш еженедельный звонок Парвати. Амма брюзжит. Бариндра благодарит Парвати за деньги, которые она присылает, чтобы платить аюрведическому доктору аммы.

(Он втирает ей в ногу песок и берет по десять рупий за визит!)

Я с детства привык к тому, как мутнеет стеклянная дверь от наших общих луковых испарений. Мы, скрючившись, жмемся друг к другу, как мягкие коричневые какашки в туалетной трубе.

(Отличный образ. Похоже, из меня выйдет писатель!)

Мне приходится дожидаться своей очереди поговорить

с Парвати (Жди здесь, из кабинки не выходи! – велит мне амма)

в желтом, пропахшем карри чаду. Он сгущается с каждым

выдохом, с каждым вопросом:

– Сколько у вас там в Джодхпуре градусов, а, Парвати? Да? У нас столько же.

– Сколько просят за рис? А за курицу? А за бананы? Ай-яй-яй! Ты платишь слишком дорого! Надо торговаться, как Сандип, пока не назовут нормальную цену!

– Ты купила себе новое сари или опять все деньги отдала неблагодарным беднякам?

– А ты слышала, что твоя двоюродная сестра Сунита весной замуж выходит? А она, между прочим, тебя на пять лет младше!

Но в прошлую субботу беседа так и не успела войти в наезженную колею – Парвати сразу заговорила про Майю, отказала матери в удовольствии обсудить накопившиеся за неделю сплетни.

– Гони упрямую девчонку в шею! На улице она живо заговорит.

– Но, амма, она не из Индии. Она здесь погибнет. Нет, мы обязаны попытаться ей помочь. Дай трубку пите.