Амма распахнула дверь кабинки, выпустив наружу облако едкого сердитого пара. (Как джинна из бутылки?) Стоя посреди почтового отделения, она в голос причитала сквозь слезы. Амма понимала: когда Бариндра узнает, в каком состоянии девочка, он обязательно вызовется помочь.
Амма взяла себя в руки и пошла домой. Дома она встретила нас вопросом:
И сразу после этого ее вырвало.
Парвати назвала меня Сандипом.
(Ей пришлось дать мне имя, потому что после пыльной бури я совсем ничего не помнил.)
Ей было всего шестнадцать, когда она решила проверить, не осталось ли кого-нибудь под остывающими тушами коз. Сначала она вообще подумала, что это только козьи шкуры.
Она услышала плач. Или блеяние. Козленок? Но тут заметила детскую ногу – в месте, где детской ноге взяться вроде бы неоткуда.
Сколько времени? День или дольше проспал я под защитой павшей козы? Неизвестно. В живых не осталось никого, кто мог это знать.
Я помню только, как кто-то вытаскивает меня из влажной мягкой тьмы, прижимает к бьющемуся сердцу. Чье-то дыхание сдувает песчинки с моих заскорузлых век. Мне улыбается богиня. Улыбка ее лучится любовью.
(Черт. Ну что это за сентиментальные сопли!)
Годы спустя Парвати призналась, что в момент, когда мы с ней впервые встретились взглядами, она поняла, чему посвятит свою жизнь.
Когда я дохожу до этого места, некоторые девчонки позволяют моим рукам залезть дальше обычного.
Домой меня принес Бариндра.
Виноватой у нее выходила сваха (тогда уже покойная).
До Парвати доходили разговоры, что амма должна бы радоваться, что вообще вышла замуж. Как старшую дочь в семье, ее должны были выдать первой, но двум младшим сестрам больше повезло с расторопными свахами. В конце концов амму просватали за брата мужа средней сестры. Он был на десять лет ее младше, поэтому приданое пришлось увеличить вдвое. (Эти деньги позволили Бариндре завершить образование и стать учителем.)
Вопреки разнице в происхождении, возрасте, темпераменте (и тому, что одна нога у аммы была короче другой) брак получился удачным. Бариндра был не против, чтобы жена держала его на коротком поводке. Скоро у них родился ребенок – прекрасная дочка, которую назвали Парвати.
Но когда появился я (пыльный маленький козопас), амма решила во что бы то ни стало родить своего сына. Дом несколько месяцев ходил ходуном от неустанных попыток зачать новую жизнь. (Бариндра был только рад, что в Мине снова проснулась страсть.) Однако практического результата шумные любовные утехи не принесли. Амма объявила, что из детородного возраста она вышла, и нехотя взяла на себя заботу обо мне.
Парвати всегда говорила, что я был ребенком, который принес в семью счастье и согласие.
Парвати позвонила вчера вечером.
Парвати – единственная, кто считает, что мне хорошо и правильно оставаться собой.
Амме кажется, что я даже слишком остаюсь собой и что это мой большой недостаток. Она бы рада заслать меня обратно в пустыню, чтобы я был собой там, в местах своего низкого рождения.
Но Бариндра думает по-другому.