Карнакки – охотник за привидениями

– Это расплата за ваше вторжение в мои взаимоотношения с дамами! – сообщил я ему, как только сумел продышаться. – Надо полагать, вы любезничали на шлюпочной палубе, вместо того чтобы сойти вниз и улечься в разумное время, как подобает христианину.

Он как будто бы поджал хвост, чем несколько порадовал меня.

– Провидение, мистер Блэк, – сказал я ему, – всегда старается забыть совок с мусором на лестнице, если видит, что мы несколько зазнались. – А потом уже серьезным тоном спросил: – Все на месте?

– Ничего не пропало, – ответил он, – но вот как привести все это в порядок…

Я позвонил слуге и послал с ним записку старшему стюарду.

К счастью, соседняя каюта оказалась пустой, и мы втроем – чтобы не было лишних разговоров среди пассажиров до конца путешествия – перенесли в нее вещи мистера Блэка. О подобных событиях лучше помалкивать.

Старший стюард запер каюту, и мы поняли, что разговоров не будет, ибо слугу Блэка держали в неведении с мгновения обнаружения разгрома.

– А теперь, мистер Блэк, – предложил я, – прошу вас прошествовать в мою каюту для разговора.

Как только мы оказались в моей каюте, мистер Блэк получил виски для успокоения нервов, и мы обговорили случившееся, хотя стало понятно, что он не заглядывал в него настолько глубоко, насколько это сделал я.

– В любом случае, – сказал я ему, – вы ничего не потеряли, и теперь они оставят вас в покое. Они убедились в том, что вещь эта не находится в вашем распоряжении. В противном случае они уже заполучили бы ее, так?

– Конечно! – проговорил он рассудительным тоном. – А вы совершенно уверены в том, что ей ничто не грозит в вашем тайнике?

– Ничто, пока эта старая калоша не развалится на куски! – ответил я ему. – И все же, эта публика должно быть очень решительно настроена, кем бы они ни были… так что я ожидаю их в гости и к себе самому, для завершения спектакля. Ей-богу, хотелось бы мне, чтобы они отважились на это!

11 апреля, полдень

Мистер Блэк и мисс Ланни провели утро со мной в моей штурманской рубке. Разговор вращался вокруг акварели, на которой я пытался отразить игру далекого ветра и пены и пару раз эффектно отразил критические замечания мисс Ланни.

– Отменная работа, капитан Голт, – проговорила она, заглянув через мое плечо. – Однако ваша копия «Джоконды» нравится мне больше, хотя вы и не наделены способностью да Винчи заглядывать внутрь, видеть бездонные глубины человеческой природы.

– Дорогая леди, – спросил я, – не разрешите ли вы выкурить в вашем присутствии сигарету, а заодно предложить таковую и вам?

Она согласилась, как и мистер Блэк.

– Да Винчи был великим живописцем, – проговорил я.

– Не сомневаюсь, – ответила она.

– Однако он не был великим художником. Понятным образом я оцениваю его исключительно по «Моне», единственной его картиной, которую видел, но которая считается его величайшим творением.

– Что вы хотите сказать?

Вопрос был задан в лоб, и я ответил на него столь же откровенно:

– Этот парень, да Винчи, слишком пристально вглядывался в бездонные глубины человеческой природы и забыл про высоты. Глаза этого художника были обращены к сточной канаве, пока он пыхтел и живописал, продвигаясь к вечной славе – среди других извращенцев и среди огромной и слепой толпы, следующей призывам распутников, потому что им не хватает знаний для того, чтобы крикнуть «вздор» открыто. В наши дни стоимость «Моны» чрезвычайно высока, должно быть, миллионов десять долларов на свободном рынке. – Мысленно я бодро улыбнулся. – Но если она стоит таких денег, она стоит их как живописное произведение, а не как целостное произведение искусства! Она представляет собой продукт извращенного ума и чрезвычайно великого мастерства.

– Это совершенный шедевр, плод великого и удивительного искусства! – заявила мисс Ланни. – Приятно видеть, как самоуверенные любители пытаются поучать мастера!

Выходка ее рассмешила меня.

– Моя драгоценная леди, – проговорил я, – вы же согласны с тем, что моя копия «Джоконды» не так уж плоха. – И поманил ее к тому месту, где мой этюд нежился под солнышком на переборке.

– Но рядом с оригиналом, – улыбнулась она, – ваша картинка смотрится как бутылка пива рядом с чудесной венецианской вазой. Вам присуще здоровое и искреннее восхищение собой, капитан! Кстати, а почему вы наделили свою копию бровями? – вдруг спросила она.

– Дело в том, что эффект нравится мне больше, – пояснил я. – Я не любитель аномалий. К тому же, это выглядит более благопристойно!

– Боже мой! – пробормотал мистер Блэк. – Сегодня, кэптен, вы в ударе.

– «Мона», – повторил я еще раз, – изображает порочную женщину – продукт порочной природы. Я утверждаю это, конечно, потому, что знаю нотку порочности за собой; лишь в редкие мгновения жизни я ощущаю в себе силы бороться с этим пороком, который заставляет меня воспринимать каждую женщину худшей, чем она есть на самом деле. Вот видите! Я не могу перестать обличать вашу сестру, даже когда вынужден объяснять свою позицию.