Все это время она не произнесла ни единого слова, и только однажды проявила признаки волнения, когда я объявил о том, что знаю о ее взаимоотношениях с мистером Элроссом – тощим и высоким блондином, человеком тихим и неудачливым в картах. Тут не выпускавшая сигарету рука несколько дрогнула… впрочем, других признаков волнения заметно не было, если не считать мертвенную бледность лица. Женщина, безусловно, отважная и умеющая владеть собой, в этом нельзя усомниться.
Тут она резко поднялась с места, и сказала… что именно, как по-вашему?
– Капитан, ваши сигареты столь же обманчивы, как и все женщины по вашему мнению. Видите, как она обожгла меня, пока я выслушивала ваши инсинуации. Так что мне пора бежать.
На сих словах она повернулась и вышла из рубки в полном спокойствии, как после одной из наших обычных бесед.
– Ну, как вам все это нравится? – спросил я у мистера Блэка. – Позвольте мне сказать вам, что я восхищен этой женщиной. Она наделена подлинно женской разновидностью отваги и изрядной силой характера. В данное мгновение она почти парализована страхом и, тем не менее, не выдала этого.
Мистер Блэк был полон вопросов и прежде всего хотел узнать, почему я сказал мисс Ланни, что картины нет на борту.
– Я сказал им это, – пояснил я, – слегка надеясь на то, что они могут поверить моим словам, и не сочтут нужным сообщать информацию таможне. Что, как вы знаете, они проделают без малейшего раздумья, просто чтобы насолить нам и хотя бы слегка отомстить.
– Тогда почему бы вам не арестовать их? – спросил он.
– Но вам, наверно, не нужны лишние разговоры в Нью-Йорке по поводу «Моны Лизы», не так ли?
– Клянусь в этом, нет! – ответил он.
– Теперь, зная, что у меня есть кое-что против них всех, они будут ходить по струнке словно Агаг[42]
у Саула, – проговорил я. – Нет, насколько я понимаю, по эту сторону от Нью-Йорка сложностей с ними не будет. Готов держать пари в том, что их представитель явится с деньгами еще до истечения часа.Я ошибся в одном отношении и оказался прав в другом. Деньги мне через полчаса принес стюард, и я отослал с ним официальную расписку в их получении. Однако неприятности с картиной не закончились, ибо ночью шайка открыто явилась к мистеру Блэку и потребовала у него четверть дохода, обещав, в таком случае, не поднимать никакого шума в Нью-Йорке и даже посулив свое полное содействие. В случае его отказа нью-йоркская таможня получит донос сразу же, как только досмотрщики поднимутся на борт корабля.
Они без всяких обиняков заявили, что знают, что картина находится на корабле, и что довольны тем, что именно я спрятал ее. Они намекнули ему, что одно дело – провезти незаметно небольшой пакетик с жемчужинами на сто тысяч долларов, который можно спрятать внутри одной сигары, но нечего даже надеяться спрятать от вышедших на след таможенников картину размера «Моны», которую даже нельзя свернуть в рулон, поскольку она нарисована на доске, а не на холсте.
Подобная обработка оказала воздействие на беднягу Блэка. Возможно, он действительно специалист в части похищения картин, как и любой другой торговец ими, однако не выдерживает продолжительного воздействия на нервы по причине отсутствия того самообладания, которое необходимо для того, чтобы обвести таможню вокруг пальца.
Однако я несколько успокоил своего клиента, и надеюсь, что теперь он сумеет с достоинством продержаться до самого конца. Я напомнил ему о том, что судно водоизмещением в двадцать тысяч тонн являет собой огромный предмет, на коем нетрудно устроить любой подходящий тайник, и что все они мне известны.
Словом, я объяснил ему на чистом американском языке, что картину никто не найдет.
– И не думайте, что они начнут ломать корабль, чтобы найти ее! Разборка корабля – дело накладное. Не волнуйтесь, они не сумеют найти мой тайник! – сказал я ему.
Утром мы пришвартовались, и шайка немедленно постаралась уделать нас.
Как я понимаю, они рассудили, что я не имел желания арестовывать их, и потому изложили все дело таможенникам, прежде чем покинуть корабль – то есть удалиться от него настолько, насколько они сочли возможным. Так что не успел я оглянуться, как старший досмотрщик оказался в моей каюте, требуя «Мону Лизу», словно какой-нибудь обыкновенный товар; однако я в меру собственных способностей постарался разубедить его.
– Нет, сэр, – сказал я ему. – Единственный портрет «Моны Лизы» на моем корабле висит на вот той переборке, и я готов уступить его вам за полсотни долларов… платите и забирайте домой. Согласитесь, мистер: для любителя портрет вполне приличный, как по-вашему?
Однако я так и не уговорил таможенника раскошелиться; ему было не до приобретений! Судя по всему, он искал крупную рыбу, и я позволил ему искать.
Они все еще заняты поисками, и мистер Блэк, когда я в последний раз видел его, прежде чем он сошел на берег, был взволнован, как человек, проигравший на скачках чей-то последний доллар.
Все еще ищут.
Все еще ищут.