Карнакки – охотник за привидениями

Миссис Эрнли выронила ожерелье, с тихим звоном скользнувшее на пол, и упала в обморок, однако мисс Синкс вовремя подхватила ее.

Я помог уложить даму на диван, а затем поднял злосчастное ожерелье, свернул и бросил на столик.

– Бедняжка! – посочувствовал миссис Эрнли главный таможенник. – Через какую Вольтову дугу переживаний ей пришлось пройти. Пожалуй, ей стоит заявить в полицию на этого парижского ювелира! Если только они сумеют найти этого типа, чего не приходится ожидать, после того как ему удалось без особого труда прикарманить целый миллион!

Однако досмотрщика тут же посетила свежая идея, и я заметил подозрительный огонек в его глазах.

– Капитан Голт, мне хотелось бы еще раз глянуть на ожерелье, которое поручила вашему попечению эта милая леди! – проговорил он с едкой ноткой в голосе. – Что если я просто ошибся? Пусть мистер Малч подтвердит мое заключение. Он знает, что есть что.

– Ну, конечно, – ответил я. – Пройдемте в штурманскую рубку.

Он дал знак оценщику, и все мы пошли в штурманскую рубку. Подойдя к шкафчику, я извлек из него первое ожерелье, и не говоря ни слова передал его оценщику. Вся эта история, откровенно говоря, стала надоедать мне.

– Тот же самый граненый хрусталь! – пренебрежительно пожав плечами, объявил мистер Малч, проделав несколько экспериментов. – Стало быть, этот парижский тип заработал целую кучу долларов! Пойдем Соутар. Простите за беспокойство, кэптен, но такова наша с вами служба.

– Именно, – согласился я самым сухим тоном, который мне удалось изобразить.

Как только они ушли, я спустился вниз проведать миссис Эрнли. Когда я постучал в дверь, она уже пришла в себя и помогала служанке собирать вещи. Она повернулась ко мне, бледная как снег, и, моргнув покрасневшими глазами, сказала:

– Прошу вас уйти, капитан Голт. Спасибо вам за все, что вы сделали для меня. А теперь я хочу одного: уйти с этого корабля и никого более не видеть. Я оказалась глупой и слабой женщиной. Прошу вас, уйдите.

И конечно, мне пришлось уйти.

Но тем же вечером, закончив все дела, я оделся подобающим образом и вызывал такси к кораблю. Я намеревался посетить миссис Эрнли в ее большом особняке на Мэдисон-сквер. Причиной моего визита было возвращение поддельного ожерелья, хотя я не был уверен в том, что она согласится принять меня.

Однако, когда я назвал себя, выяснилось, что меня примут, и я вошел, гадая, в каком настроении застану хозяйку. Миссис Эрнли находилась в каком-то миленьком будуаре, и когда я прибыл, она праздно и печально играла со вторым ожерельем; однако как только я вошел в комнату, отбросила его на стол и поднялась навстречу мне.

– Утрата миллиона долларов разом, – начал я, как только она снова села, – тяжелый удар даже для такой богатой женщины, как вы.

– Да, – согласилась она уже спокойным голосом, – однако, как мне кажется, сейчас, когда я уже успокоилась, меня в первую очередь мучит не денежная потеря. Получилось так, что я сплоховала, не так ли, капитан Голт? Признаюсь, что за всю свою жизнь мне никогда еще не было так стыдно за себя, как сейчас.

Я кивнул.

– Рад слышать такие слова. И если вы действительно так себя чувствуете, то выходит, что приобрели больше, чем потеряли, моя дорогая леди.

– Возможно, – проговорила она, впрочем, не без сомнения в голосе, протянув руку к ожерелью, которым только что играла. – Полиция отправила каблограмму на материк; и наверно приложит все силы, чтобы найти этого жулика, месье Жервена, который продал мне эту безделицу; впрочем, я не удивляюсь тому, что она произвела на меня такое впечатление. Даже этот знаток, этот таможенник, не сразу понял, что это такое.

Я снова кивнул.

– Миссис Эрнли, вы во многих отношениях удачно выпутались из ситуации и осознали полученный урок, не так ли?

– Да, – неторопливо сказала она. – Не думаю, что мне удастся забыть все, что пережила сегодня, да и во время всего путешествия, кстати. Капитан Голт, должно быть, вы презираете меня. Вы считаете, что я доказала собственную слабость. Вы же говорили это. – Она промокнула глаза платком и пробормотала: – Должно быть, богатство лишает человека нравственного чувства.

– На мой взгляд, жизнь – это либо учеба, либо вырождение, – ответил я. – Однако контрабандный провоз бриллиантов не обязательно свидетельствует о последнем. Здесь речь идет скорее о том, как правильно использовать ситуацию. Но это – дело мужское. Женщина слишком уверена в том, что ей достанутся вершки, а остальным корешки. A это означает уклонение от обстоятельств. Но вот уклонение от обстоятельств и есть откровенное вырождение.

Она кивнула и негромко произнесла:

– Должно быть вы правы, капитан Голт. Женщина как таковая считает, что может съесть пирог, но при этом он останется на тарелке. Что очевидным образом немыслимо и невозможно!

Я поднялся на ноги, улыбаясь той милой и искренней манере, в которой она подавала свои слова.