Один из сидевших за моим столом пассажиров изложил сомнительную историю, из которой следовало, что некто накормил утку бриллиантами, поместив камни в скатанные из хлеба шарики, и таким хитрым образом сокрыв свои драгоценности в очень важный момент своего беззаконного бытия.
Это навело меня на мысль: таможенный агент слишком перенапряг мои нервы, и если я не сумею выставить его по виду и сути дураком, то сделаюсь грубым с ним, a грубость в отношении пассажиров в моем положении не принадлежит к предметам, желательным для пользования.
Внизу, на колодезной палубе[16]
, я держу курятник с черными южноафриканскими ошейниковыми курами, которых везу брату, занимающемуся разведением этих птиц и даже выведшему несколько удивительных пород.Послав слугу за тарелкой со свежим мякишем, я выудил со дна моего флотского сундучка коробку с тем добром, которое на островах мы называли «туземными блестками», то есть с поддельными бриллиантами из граненого стекла, игравшими самым замечательным блеском. Коробочка эта находилась при мне с давних времен… вместе с прочими реликвиями, завалявшимися после моего развлекательного путешествия в те края.
Сев за стол, я принялся скатывать хлеб в шарики, a потом вминать в них свои «бриллианты». И делая это, заметил, что кто-то заглядывает в выходящее в салон окно. Я бросил взгляд на зеркало, висевшее на противоположной переборке моей каюты, и увидел мелькнувшую в нем физиономию моего слуги.
Именно этого я и ожидал.
«Вот оно как, мой друг! – сказал я самому себе. – Надо полагать, что больше нам с тобой плавать не суждено! Ибо пускай сейчас ты не опасен мне, но положение может со временем измениться».
Закончив упрятывать в хлеб эти «бриллианты», я направился к своему курятнику и начал скармливать птицам катышки. И едва впихнув последний из больших комков в зоб одной из них, в буквальном смысле слова врезался в мистера Аглаи, появившегося из-за угла курятника. Очевидно, слуга мой успел донести ему о том, что я кормлю контрабандными бриллиантами кур, и он явился, чтобы лично убедиться в том, что я пытаюсь скрыть следы преступления, совершенного в присутствии на борту агента таможни!
Было довольно забавно видеть, как агент попытался натянуть на свою физиономию отсутствующее выражение и одновременно извиниться за проявленную неловкость, в которой он обвинил качку. Кстати говоря, он не имел никаких оснований находиться в этой части корабля, о чем я и сообщил ему самым любезным образом, поскольку хотел, чтобы у него создались причины думать, что я смущен и раздосадован его появлением здесь, в такой критичный – якобы – для меня момент.
Потом, отправившись в радиорубку, я застал в ней мистер Аглаи, посылавшего радиограмму, и пока радист Мелсон передавал, я присел в уголке писать якобы собственный текст.
Однако вместо того, чтобы сочинять свое, я заносил на бумагу точки и тире, которые выстукивал радист. Текст был закодирован и гласил:
lyaybozwreyaajgooavooiowtpq2232imvn67amnt8ts. 17. Aglae. g.v.n.
Я улыбнулся: это был новейший официальный шифр, но ключ к нему имелся в моей записной книжке. Всегда желательно иметь, как это называется, друга в высших сферах. Впрочем, друг мой вращается в сферах не слишком высоких. Во всяком случае, его работа не слишком высоко оплачивается, хотя секретарская должность в некоем государственном учреждении обеспечивает ему доступ к документам, которые позволяют ему сводить концы с концами.
После того, как мистер Аглаи отбыл восвояси, я достал собственный ключ, и перевел его радиограмму, пока Мелсон отправлял мою. Текст гласил:
Радиограмма в качестве прикрытия была адресована на частный адрес, ибо мистер Аглаи потеряет всякую ценность в качестве агента таможни в том случае, если начнет отправлять шифровки непосредственно в свою штаб-квартиру. Цифра 17 перед его именем, как мне было известно, являлась его официальным номером; это заинтересовало меня и произвело некоторое впечатление, ибо мне уже приходилось слышать о неведомом Номере 17. Этому типу удалось провести крупные аресты среди занимающихся бриллиантами контрабандистов. Я задумался о том, как он может выглядеть, с учетом, как я начал подозревать, ложной толщинки на животе и крашеных волос, а также наносных заграничных манер.
Буковки «g.v.n.», следовавшие за подписью, являлись внутренними «ключами» к посланию. Шифр был действительно сложным в том плане, что для длинного сообщения нужно было пользоваться ограниченным числом символов, утраивая их прочтение с помощью различных комбинаций. Сочетание этих комбинаций определяет и главный «ключ», и последовательность букв, всегда записываемых в этом шифре после подписи.