Карнавал

– Чего мне бояться. У меня тут нечего взять. Я сама старая. А ведь я завешиваю на ночь цепью. Так никто не войдет и не выйдет. Поэтому спи здесь.

– Я немного посижу и пойду, – сказала Одноклеточная, – посижу и пойду.

Она села на скамейку и сосредоточилась. Нужно спешить? Нет, спешить нужно с утра. До утра время есть. Утром нужно найти машину и поймать одного из человеко-крыс. На это уйдет не больше часа. Потом…

– Я тебя не выпущу, – сказала старушка.

Одноклеточная встала.

– Что ты говоришь?

– Не выпущу.

– Давай ключи.

Старушка схватилась за телефон. Одноклеточная ударила по телефону и трубка переломилась пополам.

– Слушай, бабушка, ты мне не объяснишь, почему щелкают пальцы? – спросила она. Она ощущала в себе волну ярко-красной полуслепой ярости. То самое радостное чувство, которое испытываешь, разрушая дворцы. Еще несколько секунд и ярость вырвется наружу. – Ты знаешь, бабушка, что здесь уже убили двоих?

Внезапный звук заставил ее обернуться. По лестнице спускался мужчина. Тот самый незнакомец, о котором она писала в дневнике.

24

– Ну и что же? – спросил незнакомец, и Одноклеточная сразу узнала его.

– Ты прав, – сказала она, – но я не могла узнать тебя при прошлой встрече.

– Я видел.

– Да, – сказала Одноклеточная, – хотя анатомически строение лица не изменилось.

Они говорили, пропуская многие логические звенья, не нужные им. Старушка испуганно глядела, ничего не понимая.

Наконец старушка открыла двери и они вышли на улицу. Над черной аллеей вспухала звездная ночь.

– Ты все еще продолжаешь становиться умнее? – спросила Одноклеточная.

– Но процесс уже стал замедляться, – ответил Мафусаил, – не проси меня доказать.

– Почему?

– Слишком концентрированная мысль так же непереносима, как и пересоленная пища.

– Ее нужно разбавлять чувством?

– Ее нужно принимать понемногу, тем острее чувствуя вкус.

– Хорошо, тогда давай говорить вполнакала, – согласилась Одноклеточная. – Почему нам хорошо вместе?

– Потому что все, что мы делаем, – бессмысленно, если не находит быстрого отклика в чужом сердце.

– Это объясняет все в поведении людей.

– Многое. Например иллюзию приятности общества.

– Иль столь большую ценность, придаваемую любви, – продолжила Одноклеточная, – или…

– …И еще исступленное и совершенно бескорыстное стремление к злу, – добавил Мафусаил, – ты знаешь, что нельзя ходить ночами по городу?

– Из-за людей?

– Из-за людей. Ночной человек не обязательно опасен, но небезопасен обязательно. Они уже идут.

Навстречу двигалась группа людей. Темнота не позволяла видеть детали, но Одноклеточной казалось, что группа растет с каждым шагом – так опускающаяся капелька тумана постепенно превращается в каплю дождя.

– Посмотри вокруг, – сказал Мафусаил.

Вокруг была огромная, но разреженная толпа. Толпа на глазах сгущалась, люди сбивались в сгустки, выходили на аллею и снова уходили куда-то. Ночь уже не казалась пустой.

– Они были здесь все время? – спросила Одноклеточная. – Мне кажется, что они просто возникли из темноты.

– Не только возникли, но в ней остались. Нет, их время начинается только сейчас.

– Кто это?

– Отгадай сама, – сказал Мафусаил.

– Хорошо. Это мужчины, значит, они собираются заняться мужским делом. Если толпа однополая, она способна лишь на пьянство, грабеж и убийства. Еще на разврат, но для этого не нужна такая большая толпа. Однополая толпа – всегда мужская или состоит из героических мужеподобных женщин. Эти люди будут заниматься тем, что требует силы.

– Правильно.

– Они не обращают на нас внимания. Кажется, если бы я была одна и заговорила с кем-нибудь из них, он бы меня не тронул. Они не жалят, наверное, они как роящиеся пчелы.

Мафусаил остановил мужчину, проходящего мимо, взяв его за рукав. Мужчина отпрыгнул назад и поспешно поднял руку с цепью. Его поза выглядела очень смешно.

– Ты видишь, – сказал Мафусаил, – если их трогать, то они все же могут ужалить. Но это сейчас, пока они не слились в рой.

Мужчина подозрительно осматривал их.

– Мне кажется, он что-то ищет? – спросила Одноклеточная.

– Он ищет метку и не может понять, – сказал Мафусаил, – не может понять, чужие мы или свои. Для него знак важнее человека. А мы сами по себе, на нас нет меток.

– А если бы мы были чужими?

– Он бы набросился, ужалил и погиб.

Мужчина продолжал стоять все в той же смешной позе. Рука с цепью устала и начала опускаться.

– Ты идешь, вот и иди, – сказал мужчина и снова приподнял руку, – идешь, так иди.

Мафусаил остался стоять и мужчина ушел сам.

– А какой знак он мог искать на нас? – спросила Одноклеточная.

– Что-нибудь очень простое, но обязательно символ. Крест или звезду.

– Почему крест или звезду?

– Потому что это значки, которые легче всего изобразить. А значит, самая древняя символика. Она у нас в крови.

– Почему обязательно символ?

– Любой символ – это тотем, до неузнаваемости высохший в пустыне тысячелетий. Людям кажется, что от него веет мудростью, древностью и глубиной, но на самом деле он всего лишь вдохновляет на звериные поступки. Особенно толпу, но очень редко – Человека.

– Фрейд этого не понял, – сказала Одноклеточная.

– Фрейд?