Он проводил меня к матушке, а я шла, как во сне, и даже лица гостей казались мне картинками, сменявшими друг друга – вот Анна смотрит на меня с веселым изумлением, вот леди Чендлей приоткрыла от удивления рот, а лицо Аларии дергается, словно от зубной боли.
– Твой супруг умеет удивлять, – только и сказала матушка.
– Да, ты права, – подтвердила я, с трудом возвращаясь с небес к обязанностям хозяйки большого праздника. – Этого у него не отнять.
Глава 24
Те гости, кто по каким-то причинам не смогли или не захотели покидать Конмор до завтрашней охоты, были расселены по комнатам замка и устроены со всевозможными удобствами. Нам пришлось потесниться – в моей спальне расположились сестры и матушка, а ещё я забрала к себе Гюнебрет, уступив её комнату леди Симиле с сопровождающими.
Когда все были размещены, пели уже вторые петухи, а я мечтала лишь о том, чтобы упасть в постель и забыться сном. У меня не было даже сил, чтобы вспомнить прошедшее торжество, порадоваться успехам Гюнебрет, которая ничуть не сплоховала и протанцевала целый вечер, или погордиться эффектом, произведенным Моховым тортом.
Как и ожидалось – матушка не спала. Прикрыв свечу ширмочкой, она сидела за столом, задумчиво глядя перед собой. Едва я вошла, матушка поднялась мне навстречу, взяла у меня из рук подсвечник, поставила его на стол и принялась помогать расшнуровывать платье.
– Устала? – спросила она заботливо.
– Что по сравнению с этим – лавка господина Маффино? – ответила я. – Детская забава, да и только.
– Надо было поручить всё слугам.
– Хочешь сделать хорошо – сделай сам, – повторила я ее же любимую поговорку.
Мы шептались, чтобы не разбудить Гюнебрет и сестер, а потом загасили свечи и улеглись рядом. Я прижалась к матушке, как в детстве, когда прибегала в её постель, когда снился кошмар. Глаза у меня слипались, но вопрос матушки мгновенно прогнал сон:
– Ответь мне честно, Бланш. Случилось что-то, о чем я не знаю?
Я затаилась, а потом пробормотала:
– Ох, я так хочу спать… Поговорим завтра…
Но матушка не желала спать:
– Бланш, то, что мы все сегодня видели… Я в замешательстве. А как же ваш договор? Граф передумал разводиться?
– О чём ты, мама! – испуганно зашептала я. – Все условия в силе!
– В силе? – она помолчала. – Но сегодня я видела двух влюбленных, настоящих молодожёнов, а вовсе не супругов по договоренности. Ты краснела от каждого его прикосновения, а он так и светился. И всё время, пока не был рядом, он следил за тобой, не отрываясь.
Сердце у меня сладко заныло после этих слов, но я сказала, как можно равнодушнее:
– Тебе показалось.
– Нет, твоей матери совсем не показалось, – произнесла матушка чуть обижено. – Бланш, ответь мне честно… Это очень важно… Вы с графом… поженились по настоящему?
– Нет! – воскликнула я, и мы тут же притворились спящими, потому что Констанца зашевелилась и что-то недовольно забормотала.
Когда снова воцарилась сонная тишина, я поспешила опровергнуть матушкины подозрения:
– Ты всё не так поняла, между мной и милордом только дружба…
– Очень странная дружба, если он поцеловал тебя при всех.
Я застонала, прикрывая лицо руками.
– Он… настаивает на исполнении супружеских обязанностей? – продолжала расспрашивать меня матушка.
– Нет, – признала я. – Мы оба понимаем, что это невозможно.
– Почему невозможно?
– Мама, он должен жениться на леди Милисент!
– Должен? Чем это он так ей задолжал?
– Я… не знаю…
Матушка задумалась, а я боялась пошевелиться, чувствуя себя провинившимся ребенком.
– Всё это мне не очень нравится, – призналась, наконец, матушка. – Какая-то суеверная невеста, какие-то обязательства на год – и сам граф как будто стремится их нарушить. Он будто тебя провоцирует.
Я промолчала, вспомнив о том, как Ален разыскивал кровать по всему замку, и только невольное вмешательство его величества остановило нас от безумства.
– Но он тебе нравится, Бланш? Я думала, это Реджинальд разбудит твоё сердце…
– Ах, мама, – я обняла ее, устраиваясь голова к голове. – При чём тут Реджи?
– Конечно, граф куда более впечатляющ, – согласилась матушка. – Но будь осторожна, Бланш. Любовь – это опасная игра, не заиграйся.
Матушка замолчала, и я тоже. И несмотря на усталость, сон все никак не шел ко мне. «Любовь – игра опасная… не заиграйся», – звучало в моей голове, словно колокол бил похоронным звоном.
Едва солнце показалось на небе, охотники высыпали во двор. Ален звал меня ехать с ними, но я отказалась и теперь вышла, чтобы проводить гостей. Гюнебрет гордо восседала в дамском седле – непередаваемо милая в серебристо-сером платье и серой шубке, отороченной беличьим мехом. Моя падчерица поигрывала новеньким арбалетом, а вокруг неё вились благородные юноши, пытаясь развлечь разговором. Были еёе девицы, пожелавшие ехать в седле, но ни одна не могла похвалиться такой королевской осанкой, как дочь графа, и такой недевичьей силой, когда она удерживала лошадь, рвущуюся в поля. Казалось, Гюнебрет была рождена, чтобы восседать на лошади.
Остальным дамам подали сани, и все шумно и со смехом рассаживались по местам.