Карт-Бланш для Синей Бороды

Де Конмор говорит, что не верит в проклятье. А если наоборот – верит? И не хочет рисковать жизнью любимой женщины? Две жены погибли, где гарантия, что я не стану третьей жертвой?

«Все страхи человек придумывает сам, – прозвучал вдруг в моей памяти голос Вильямины. – Ничего не бойся, и страхи сами исчезнут».

– Есть еще пара условий. С моей стороны. Ты слушаешь, Бланш? – позвал меня граф, и я вернулась в настоящее время из воспоминаний.

– Назовите условия, – сказала я, стараясь выглядеть уверенно.

Он погладил бороду и сказал громко и отрывисто:

– Первое: ты никому не раскрываешь тайны нашего договора. Второе: подчиняешься каждому моему слову.

Если первое условие меня устраивало, то второе заставило насторожиться.

– Каждому? – переспросила я, пытаясь представить – что это означает.

– Абсолютно. В моем доме хозяин – только я. И тех, кто не подчиняется мне, я наказываю. Пойдешь против меня, и мне придется поступить с тобой жестоко.

– Насколько жестоко?

– Настолько. Если подведёшь, то войдешь в историю Ренна, как ещё одна жена де Конмора, пострадавшая от родового проклятья.

– Ясно, – сказала я, сглотнув комок в горле.

– Это значит: «да»?

Всё же я заколебалась.

С одной стороны было счастье моей семьи, а с другой – мое собственное счастье. Стать женой «на пробу» мне претило. Развод – это было поистине немыслимо. Разведенная женщина – предмет пересудов. Это значит, что она либо бесплодна, либо изменила мужу. Но разведенная жена с деньгами это не старая дева без таковых.

– Это значит: «да»? – повысил голос граф.

Я только кивнула, потому что не могла произнести ни слова.

– Пепе! – позвал де Конмор, вставая, и в комнату тут же протиснулся рыжий верзила – веснушчатый, рябой, с красным, облупленным носом. Он тащил сундучок, запертый на фигурный замок, и огромную сумку – вроде дорожной, но из тонкой непромокаемой ткани.

– Подай королевский указ, – велел граф, и слуга с готовностью вынул из сундучка пергаментный свиток, перетянутый алым с золотой нитью шнурком, на котором серебрилась печать с изображением короны. – Вот, посмотри, – граф развернул пергамент, предлагая мне самой прочитать документ.

Он разложил его на столе, придавив ладонями, и я тоже подошла к столу, чтобы посмотреть на королевскую грамоту.

Я изучила ее самым внимательнейшим образом. До этого дня мне не приходилось видеть ни королевской подписи, ни печати. Надо сказать, и то и другое выглядело внушительно. Тщательно выписанные буквы – красные заглавные и золоченые на королевском имени – складывались в слова, а слова – в витиеватые фразы, о том, что король повелевает заключить брак между Аленом де Конмором и девицей – а дальше была пустая строчка, куда полагалось вписать имя этой самой девицы.

Меня поразило, что в документе было указано не «разрешаю» или «не возражаю», а именно «приказываю». Де Конмор не лгал, и у него, действительно, был карт-бланш на брак с любой девицей. Хотела бы я посмотреть на ту, которая посмеет пойти против воли самого короля.

– Видишь, я мог бы просто вписать имя Бланш Авердин, даже не поставив тебя в известность, – сказал граф, стоя со мной рядом – плечом к плечу, так, что наши волосы соприкасались. – Но я пришел поговорить. Потому что мне нужна твоя помощь в этом деле. Мне нужен союзник.

– Думала, вам нужна жена, – не удержалась я от колкости.

– Всего лишь на год, – деликатно напомнил он.

– Понимаю. И я должна буду подписать что-то вроде отступного, что не против развода?

– Совершенно верно. Пепе, достань договор о расторжении брака.

Этот документ я прочитала еще внимательнее, чем королевскую грамоту.

Все было приготовлено заранее. Направляясь к нам, граф уже знал, что я соглашусь. Датировался договор тридцать первым декабря следующего года, и согласно ему я навсегда утрачивала право называться графиней де Конмор, зато получала в собственность деревню (целую деревню!) в пригороде Ренна, с годовым доходом в десять золотых (три года моей службы в лавке!), и компенсацию за растраченное приданое (как будто оно у меня было!) – сто двадцать золотых. Огромное богатство! Просто баснословное, если учесть, что еще вчера я страдала по золотой монете, потраченной на приобретение платьев. На эти деньги мы с матушкой зажили бы безбедно, да еще и в отцовском доме, если граф говорит правду.

Пока я читала, слуга достал и откупорил хрустальную чернильницу и заточил позолоченное перо, передав его своему господину.

– Подпиши договор, а я поставлю твое имя в королевском приказе, – сказал де Конмор, обмакивая перо в чернильницу и протягивая мне, предварительно стряхнув излишки чернил.

Я приняла перо, но подписать медлила.

– Никак не решишься? – спросил граф.

– А документ о доме моего отца и о приданом для сестер? Где он?

– Все это мы устроим за неделю. Ты поверишь мне на слово или отправишь за нотариусом?

– Хорошо, поверю, милорд…

– Еще что-то?

– Вы… вы уверены, что мне ничего не угрожает? – спросила я, облизнув пересохшие губы.

– Ничего, что было бы связано с проклятьем, – сказал он.