“О подражании Христу” [30]
– книга, которую Туи снова и снова перечитывала, валялась на полу обложкой вверх, похожая на двускатную крышу. Конан Дойл положил ее на столик рядом с креслом и подошел к жене. Туи дышала ровно, волосы ее раскинулись по подушке – сейчас она напоминала доверчивого ребенка. Луиза знала, что он о ней заботится, что нет на свете другого места, где бы ей было бы так же хорошо и комфортно, как в этом жилище, устроенном для нее мужем. И опять Конан Дойл пожалел, что не способен любить ее. Правда, сожаление совершенно неожиданно проснулось в его груди лишь после появления Джин Лекки. К Туи он испытывал всего лишь сердечную привязанность, которой так и не удалось вызреть, чтобы превратиться в любовь, на что он, собственно, поначалу и надеялся. И это вялое чувство под влиянием известия о смертельной болезни Туи в итоге переросло во что-то вроде глубочайшей жалости. А еще его страшно мучило сознание собственной беспомощности, ведь он был не в силах уберечь жену.Стоя перед больной, он вспоминал истории про рыцарей и плененных принцесс, которые в детстве ему рассказывала мать. Рыцари то и дело совершали подвиги, участвовали в поединках и турнирах… Шпаги со звоном ударялись о доспехи, и честь почиталась превыше всего. Благодаря этим историям самые привлекательные заповеди средневекового рыцарства навсегда запали в его юную душу: защищать слабых, не склонять головы перед сильными и верно служить дамам. И хотя в мире, где ему досталось жить, понятие рыцарства выродилось во что-то вроде обычного спорта, Артур изо всех сил старался следовать благородным заветам прошлого – сперва в отношениях с матерью, потом в колледже, где неизменно защищал самых слабых, и наконец в союзе с Туи, которая в один прекрасный день появилась, чтобы стать его дамой, о чем любой рыцарь мог только мечтать. Когда в йоркширской церкви Конан Дойл произнес свое “да”, чтобы все присутствующие знали, что он любит ее, в душе он дал более высокую клятву: оберегать жену от закованных в черные доспехи злодеев, если они вздумают похитить ее, или от их современных двойников, кем бы они ни были – трактирными дебоширами, хулиганами, авантюристами… Артур многие годы верой и правдой служил этому святому делу и всегда выходил победителем, пока не появился невидимый враг, чьих шагов он не расслышал и кого не мог пронзить своей шпагой, – враг прилетел к ним по воздуху, злобный и бестелесный, чтобы свить гнездо в легких его дамы и погубить ее.
Конан Дойл вздохнул, подошел к окну и бросил взгляд на узкую, поросшую лесом лощину – взгляд короля, довольного покоем, царящим в его владениях. Тут он понял, что Туи проснулась.
– Из этого окна открывается просто восхитительный вид, Артур, – сказала она так, будто муж в своем стремлении окружить ее удобствами и красотой сумел отдать нужные распоряжения самой природе и та покорно подчинилась его властному голосу и поменяла местами луга и горы, чтобы получился именно такой идиллический пейзаж. – Но больше всего меня радует, что и в другом мире я по-прежнему смогу любоваться им, ведь ты сказал, что там все будет в точности так же, как здесь.
– Да, дорогая, – подтвердил он. – Там все будет в точности так же, как здесь.
Артур произнес это не оборачиваясь, чтобы она не увидела горькой складки у его губ, ведь для нее слово “все” включало, разумеется, куда больше, чем этот пейзаж. Но если после смерти
Усилием воли Артур сменил скорбную гримасу на оптимистическую улыбку, с которой всегда являлся к больной Туи, чтобы жена забывала на время о дамокловом мече, нависшем над ее головой.
– Отдыхай, дорогая, – произнес он, направляясь к двери. – Тебе надо восстанавливать силы. А я пойду вниз и до обеда поработаю.
Она покорно кивнула, а Конан Дойл чуть ли не бегом спустился по лестнице на первый этаж, думая о том потустороннем мире, реальность которого неустанно доказывал и который не принесет спасения ему самому, если только Туи после своей смерти не простит мужу того, в чем он не решился признаться ей при жизни.