– А когда в точности родились вы? – задала новый вопрос Джейн.
– Двадцать седьмого января тысяча восемьсот тридцать второго года.
– Ваша профессия?
– Я занимаюсь весьма неблагодарным делом – обучаю не слишком расположенных к этому молодых людей, которые к тому же не умеют ценить знание. Иначе говоря, я профессор математики здесь, в колледже Крайст-Черч.
– Ваша последняя работа по математике?
– Я пишу “Конспекты по плоской алгебраической геометрии”.
– Право, дорогая, этого вполне достаточно… – вмешался Уэллс.
– А вы пишете стихи и детские рассказы? – спросила Джейн, не обратив внимания на его реплику.
– Да, их печатали в разных журналах.
– У вас есть псевдоним?
– Последние стихи в журнале
Джейн со значением посмотрела на мужа, а Ньютон, который наконец-то уяснил для себя, что новый знакомый не только безопасен, но еще и смертельно скучен, спрыгнул с колен хозяйки и принялся исследовать комнату.
– Невероятно, – шепнул Уэллс жене, – этот мир почти такой же, как наш… У Доджсона здесь есть двойник, есть у них и своя королева Виктория… Надо полагать, каждый из обитателей нашего мира нашел бы в этом собственную копию. О, и у нас с тобой тоже, разумеется, есть копии! Просто мы попали в тысяча восемьсот пятьдесят восьмой год, и наши двойники еще не родились на свет. Однако этот тысяча восемьсот пятьдесят восьмой год заметно отстает в научном отношении от нашего – посмотри на комнату… Да и математические работы Чарльза… А ты обратила внимание на линзу? – Он указал на цилиндр, оставленный Доджсоном на столе.
Джейн кивнула:
– Да, она прямо какая-то доисторическая.
– Д-д-доисторическая? – удивился хозяин. – Это линза от камеры “Сандерсон” последней модели…
– Не обижайтесь, мистер Доджсон, – успокоил его Уэллс. – Моя жена, естественно, несколько преувеличивает, хотя не могу не заметить, что в нашем мире такой способ фотосъемки уже давно устарел. Так как мы с женой явились… из другого мира. Когда мы покинули его, шел тысяча восемьсот девяносто восьмой год. Сразу скажу: я понятия не имею, почему мы свалились именно сюда, на сорок лет назад, но намерен поразмыслить над этим фактом при первой же возможности. В любом случае, хоть я и не большой знаток истории, смею вас заверить: наши фотографы пятьдесят восьмого года уже успели забыть про пластинки, как и про мокрый коллодий, кроме того, они обходятся без изнурительной экспозиции и трудоемкого процесса проявления… Мы уже больше ста лет как запечатлеваем картины реальности с помощью матрицы, состоящей из тысяч крошечных светочувствительных элементов, которые преобразуют проецированное на нее оптическое изображение в аналоговый электрический сигнал или в поток цифровых данных, чтобы… – Уэллс прервал свои объяснения при виде изумления на лице молодого человека. – Впрочем, не важно, я потом подробнее растолкую, в чем там дело. Главное, ваш мир очень похож на наш…
– …Настолько, что мы чувствуем себя почти как дома, – добавила Джейн, – одежда, мебель, вы – в том же возрасте, какой был бы у нашего Доджсона в пятьдесят восьмом году… Нам поначалу даже показалось, что мы перенеслись в прошлое…
– Но путешествия во времени невозможны. И глядя на эту линзу, к которой вы относитесь отнюдь не как к реликвии, а как к чему-то обычному…
– И не обнаружив в этой комнате ни одного робота – домашнего слуги…
– И увидев, что вы пользуетесь математическими понятиями, у нас бесповоротно вышедшими из употребления… уже не сорок лет тому назад, а гораздо, гораздо раньше. Несколько веков тому назад…
– Все это наводит нас на мысль… что мы попали не в наше прошлое, а… короче, что мы совершили прыжок в другой мир, в мир, очень похожий на наш, но и отличный от него.
Математик несколько раз открыл и закрыл рот, прежде чем сформулировать свой вопрос:
– А кто мне д-д-докажет, что вы не сумасшедшие?
– Мистер Доджсон… – Джейн вложила в свой взгляд всю мягкость, на какую только была способна. – Вам говорит о чем-то название поэмы “Охота на Снарка”?
Профессор побледнел:
– Я… О боже! Эта мысль крутится у меня в голове, но я еще никому не рассказывал про нее… Как вы смогли…
– Вы ее напишете, – заверила его Джейн. – Напишете через несколько лет, и она будет чудесной. Я всегда любила ее больше других ваших стихов. Наш Чарльз однажды признался мне, что задумал эту поэму еще в молодости…
Доджсон вскочил так резко, что ему пришлось ухватиться за спинку стула, чтобы устоять на ногах. Дрожащей рукой он провел по своему аристократическому лбу. Бледность его теперь приобрела зеленоватый оттенок.
– Иначе говоря, вы явились из… другого мира? Схожего с этим – во всяком случае, в эстетическом плане, но гораздо более… э-э… развитого?
Уэллсы дружно закивали.
– А как вы попали сюда?