Карта хаоса

Они словно соревновались, выражая свое изумление. Теперь пришла очередь Доджсона, и, должен вам сказать, он добился великолепного результата:

– Вы хотите сказать, что в вашем мире все детерминировано?

– Детерминировано? Что, черт возьми, это означает? – с явным раздражением спросил Уэллс. – В нашем мире все происходит тем единственным образом, каким только и может происходить. Нельзя и вообразить себе, будто что-то могло случиться иначе… А вот в вашем мире предметы, кажется, имеют пренеприятнейшее свойство не оставаться на своих местах… Скажем, как если бы я хотел достать что-то с полки, протянул руку, а это что-то вдруг оказалось полкой выше – и так далее… Поэтому каждое решение становится таким…

– …невозможным, таким неопределенным… – прошептала Джейн.

– И ощущение это странное, даже бредовое… – добавил Уэллс мрачно.

– Тогда мы могли бы сказать, что у нас здесь все невоспределенно и одновременно страшбредово [36], – сказал Доджсон с мечтательным видом.

Уэллсы воззрились на него, ничего не понимая, но Доджсон, хоть и смотрел на них, явно думал о чем-то своем.

– Вот что я хочу вам предложить, – с внезапным энтузиазмом, или, лучше сказать, внезузизмом, заявил он. – Каждый раз, как вас посетят сомнения по поводу того, на какой стул я сел, кричите: “Перемена места!”, и мы все трое тотчас будем пересаживаться, согласны? Смею надеяться, такое движение по кругу хотя бы отчасти облегчит ваши терзания, по крайней мере в достаточной степени, чтобы можно было спокойно побеседовать…

Уэллсы переглянулись и закричали:

– Перемена места!

– О… х-х-хорошо.

Все трое встали, и каждый пересел на стоявший справа от него стул. Затем Доджсон с вежливой улыбкой сказал:

– Ну вот, теперь, когда все встало на свои места… пока во всяком случае, не будете ли вы так любезны и не опишете ли до завтрашнего завтрака все те невероятные вещи, в которые я должен поверить, если у вас еще что-то осталось в запасе?

Вот таким образом и началось это безумное чаепитие, которое положило начало их дружбе. Если бы кто-нибудь вздумал подглядывать за ними в окно, он никогда бы не заподозрил, что, хотя зрелище и здорово напоминало детскую игру, в которой почему-то не участвовали дети, в этой комнате творилось настоящее чудо. Меж тем как грязных чашек на столе становилось все больше и больше, три исключительно умных человека вели споры, выдвигая разные теории и гипотезы, и двигались к пониманию того, что никто до них не понял, – истинной природы вселенной.

XXIV

В последующие дни Уэллсы не переставали радоваться, что в этом самом необычном в их жизни, как им казалось, приключении рядом с ними есть Доджсон. Им было трудно даже представить себе, что бы с ними стало в мире, так похожем на их собственный, но в то же время отличном от него, если бы не помощь молодого математика. Он помог супругам не только решить практические вопросы, например, найти способ зарабатывать себе на хлеб или придумать, под какой личиной войти в новое для них общество, но также справиться с другими, не менее важными, проблемами – скажем, не потерять рассудок после всего случившегося. Вне всякого сомнения, только такой человек, как Доджсон, был способен почти не моргнув глазом поверить в их безумную историю, ибо математик смотрел на мир глазами ребенка, а дети, как известно, – лучшая аудитория для всякого рода нелепостей. Только дети охотно позволяют странным вещам оставаться странными и не желают непременно втиснуть их в рамки какой-либо известной системы. Надо сказать, что Уэллс, Джейн и Доджсон, следуя этому методу, отыскали ответы на многие из возникавших у них вопросов.

Правда, самые важные ответы им удалось найти в тот первый вечер, когда, тасуя разные версии, которые по понятным причинам колебались между здравым смыслом и полным вздором, они в основном определили разницу между двумя мирами и тем самым установили краеугольный камень, на который в дальнейшем будут опираться все их изыскания. Именно Доджсон, вдохновленный своей безмерной любовью к театру, придумал удачное сравнение – оно в конце концов получило название “Теория театров”.

А главное различие, разумеется, не могло не иметь связи с алеаторикой, ставшей для Уэллсов манией. После долгих обсуждений все трое пришли к выводу, что единственным способом определить, происходит некое событие так или иначе, является наблюдение. Если кто-нибудь наблюдает за событием, то для этого события бесконечные возможности протекать иным манером свертываются, то есть остается одна-единственная истина – та, которую констатирует наблюдатель. Прежний мир Уэллсов, судя по всему, напоминал театр, где драма жизни разворачивалась перед публикой, а та внимательно следила за ходом действия и блокировала любую другую из возможных версий спектакля. Таким образом только тот спектакль, который они в данный момент смотрели, и начинал существовать с абсолютной достоверностью. Этим объяснялось, почему в их далеком мире не знали никакой алеаторности.