Карта небесной сферы, или Тайный меридиан

У Пилото были серые глаза в сетке мелких морщин, кустистые брови, и сейчас он с прищуром, ласково и спокойно смотрел на Коя. По словам Пилото – хотя на слова он был скуповат, – он шел к своим шестидесяти годам с попутным ветром. Давным-давно, когда команды еще отдавались с помощью дудки, он служил сигнальщиком на крейсере «Канариас», а потом был и рыбаком, и матросом, и контрабандистом, и водолазом. Волосы вьющиеся, очень короткие, того же свинцового оттенка, что и глаза, темная, словно дубленая, кожа и мозолистые умелые руки. Еще лет десять назад он вполне мог бы сниматься в фильмах про море, про ловцов губок и пиратов – вместе с Гилбертом Роналдом и Аланом Лэддом, – но теперь немного располнел, хотя по-прежнему был широк в плечах, относительно строен и силен. В молодости он великолепно танцевал, и в те времена в барах Молинете женщины пускались на разные уловки, чтобы только станцевать с ним болеро или пасодобль. Да и сейчас еще у немолодых туристов, которые нанимали «Карпанту», чтобы порыбачить, искупаться или просто посмотреть окрестности Картахены, ноги так и просились в пляс, когда он, стоя у руля, делал несколько па.

– Все нормально?

– Все нормально.

Они познакомились, когда Кой был еще мальчишкой и сбегал с уроков, чтобы побродить в порту, поглазеть на суда под чужими флагами, послушать непонятную речь иностранных моряков. Пилото, сына и внука моряков, тоже носивших эту фамилию, Кой часто видел по утрам возле какой-нибудь портовой забегаловки, где этот честный труженик моря поджидал клиентов. Тогда он не только брал на свой старый парусник туристов, которых подпихивал рукой под зад, когда они взбирались на борт, в то время Пилото еще занимался водолазным делом – снимал намотавшиеся на винт концы, чистил обросшие и ржавые корпуса, поднимал упавшие в море навесные моторы, а в свободное время, как и все в те годы, понемногу подрабатывал контрабандой. Теперь ему уже не по возрасту было подолгу торчать в воде, и он катал по выходным семьи с детьми, перевозил моряков с танкеров, стоявших на рейде напротив Эскомбреры, лоцманов в шторм и украинских моряков, набравшихся выше ватерлинии, – их выбрасывали из заведений, как балласт за борт, правда предварительно начистив морду. Чего только не видели «Карпанта» и Пилото! И солнце в зените при полном штиле, когда от зноя раскаляются причальные тумбы в порту. И лихую погодку, когда Господь взбрыкивал всерьез. И такелаж, вибрирующий, как струны арфы, от порывов средиземноморского зюйд-оста, лебече. И закаты, долгие, красные, вода неподвижна, как зеркало, и кажется, будто в тебе и во всем мире царит беспредельный покой, и понимаешь, что ты – всего лишь мельчайшая капелька в трехтысячелетней морской вечности.

– Мы вернемся часа через два. – Кой посмотрел на вершину горы Пеньон, от которой Танжер по-прежнему не отводила глаз. – И сразу же выйдем в море.

Пилото продолжал драить бронзовые кнехты. Когда-то Кой, еще мальчишка, много узнал от этого человека – про людей, про море и про жизнь.

На Кладбище безымянных кораблей, в последнем приюте старых судов перед тем, как их разрежут и продадут на лом, где Пилото с Коем устраивались закусить приправленными лимонным соком сырыми ракушками и морскими ежами, Пилото научил его различать все части корабля задолго до того, как Кой поступил в мореходку. И здесь же, в этом пустынном месте, посреди ржавого железа, труб, из которых никогда больше не вырвутся клубы дыма, вытащенных из воды корпусов, лежавших на берегу, как издохшие киты, Пилото вынул из кармана пачку «Сельтас» без фильтра и угостил Коя первой в его жизни сигаретой, дав прикурить от своей латунной зажигалки, остро пахнувшей горелым фитилем.

Кой взял тужурку и выпрыгнул на причал. Танжер – за ним. Как всегда, сумка висела у нее на плече.

– Какая погода будет ночью? – спросила она.

– Хорошая. Без сильного ветра. Может, немного покачает, когда обогнем мыс Европа.

Он удивился, заметив недовольную гримаску при слове «покачает». Вот смешно-то будет, если у нее морская болезнь. До этой минуты ему в голову не могло прийти, что она может лежать, словно оглушенный тунец, или бессильно цепляться за борт.

– У тебя биодрамин есть?.. Тебе надо бы принять что-нибудь, пока не вышли в море.

– Это не твое дело.

– Ошибаешься. Если страдаешь морской болезнью, ты будешь балластом на борту. А это меня касается непосредственно.