Она произнесла это, не отрываясь от «Патфайндера» и карты. Бóльшую часть времени перед монитором, вглядываясь в разноцветные кривые до рези в покрасневших глазах, проводила она и только изредка уступала место Кою. Если волнение на море немного усиливалось, она бледнела, волосы прилипали к потному лицу, и становилось ясно, что качка и постоянный гул мотора почти нестерпимо ее мучают. Но она ни разу не пожаловалась. Заставляла себя что-нибудь съесть, а потом закрывалась в душевой, долго плескала водой себе в лицо и уходила полежать. Кой знал, что биодрамина в ее упаковке с каждым днем становится все меньше. Иногда, пройдя несколько полос и устав от жары и постоянного шума, они становились на якорь, и Танжер с кормы бросалась в море и заплывала очень далеко – она плыла по прямой, кролем, с широким и уверенным замахом в гребке. Плыла размеренно, дышала правильно, не поднимала ногами лишних брызг, а ладони вонзала в воду, как ножи. Бывало, и Кой тоже прыгал в море, чтобы немного поплавать с нею, однако она старательно держалась на расстоянии, делая вид, будто они оказываются далеко друг от друга просто случайно, без всякого умысла с ее стороны. Иной раз Танжер ныряла и плыла под водой, широко разводя руками, волосы ее колыхались в такт русалочьим движениям, и стайки мелких рыбешек над отмелями шарахались в стороны. Плавала она в черном купальнике с узкими лямками и глубоким вырезом в форме буквы «V» – он открывал золотистую от миллионов веснушек спину и очень ей шел. Наплававшись, Танжер поднималась по лесенке на корме и трясла головой, разбрасывая брызги с мокрых волос. Ноги у нее были длинные и стройные, немного, быть может, худые: «слишком высокая и тощая», как-то заметил шепотом Пилото. Груди небольшие, но вызывающие – как и вся она. Когда у себя в каюте Танжер снимала купальник и надевала майку, торчащие соски оставляли на трикотаже мокрые круги; высохнув, они превращались в пятна соли. И наконец-то Кою удалось увидеть, что висит у нее на серебряной цепочке – стальной жетон с ее именем и фамилией, ДНК и группой крови. Нулевая отрицательная. Настоящий солдатский жетон.
На экране вдруг появились красноватые тона, и Танжер собралась было записать долготу и широту, но тревога оказалась ложной. Танжер снова откинулась на спинку кресла, не выпуская карандаш из пальцев с обкусанными ногтями – их во время этих напряженных бдений она грызла непрерывно. Лицо у нее было серьезное, сосредоточенное, как у первой ученицы в классе. Коя это очень забавляло. Глядя, как она, ничего не замечая вокруг, смотрит в свои записи, на карту или на экран, он пытался представить ее девочкой в белых носочках и со светлыми косичками. Он был твердо уверен: до того, как она стала тайком покуривать в туалете и грубить монахиням, до того, как стала мечтать о сокровище Рэкама Рыжего, ей непременно хоть раз да вручили перед всем классом ленту лучшей ученицы. Совсем не трудно представить, как, насупив брови, она без запинок отвечает на уроке латыни спряжение «rosa, rosae», на химии – про H2
SО4, декламирует «В одном селе Ламанчском» и все такое прочее. Ну и католические молитвы, конечно.Он склонился над столом с ней рядом, чтобы взглянуть на квадратики, которыми они расчертили карту района поисков. За переборкой негромко хрипело радио: корабль военно-морского флота запрашивал буксировщиков, а они все никак не появлялись. Иногда украинские моряки или марокканские рыбаки что-то подолгу выдавали в эфир на своих родных языках. Хозяин рыбацкого судна жаловался, что «купец» порвал ему сети. Из-за аварии на мостике патрульный катер жандармерии задерживался в порту Томас-Маэстре.
– Ну потеряем два-три дня, – сказал Кой. – Времени-то у нас достаточно.
Карандаш Танжер, отмечавшей что-то на карте, замер в воздухе.
– Времени у нас в обрез. Мы должны использовать каждый час.
Она говорила сурово, почти с упреком, и Кой снова разозлился. Метеорологии совершенно до лампочки, что ты там должна.
– Если поднимется сильный ветер, – объяснил он, – мы ничего сделать не сможем. Из-за волнения локатор надежно работать не будет.
Он видел, как рот ее приоткрылся – она готовилась ответить, но потом прикусила губу. Только постукивала карандашом по карте. На переборке висели двое часов: одни показывали местное время, вторые – по Гринвичу. Танжер некоторое время смотрела на них, потом взглянула на свои часы в стальном корпусе:
– Когда это начнется?
Кой потер нос:
– Точно не скажешь. Может, вечером. Или под утро.
– Значит, пока продолжаем работать.