– В час ночи, – сообщил ему Кой, – в море уходит «Феликс фон Лукнер» пароходства «Зеланд шип». Под бельгийским флагом. Делает два рейса в месяц из Картахены в Антверпен. Груз – цитрусовые, думаю. Берет пассажиров.
– Ну и дрянь, – едва слышно прошептал Палермо.
– Меньше чем через неделю она продаст изумруды совершенно определенному скупщику на Рубенштрассе. Это может подтвердить твой бывший босс. – Кой кивнул Палермо. – Скажите ему.
– Да, это правда.
– Вот видишь. – Кой снова рассмеялся тем же неприятным смехом. – Она даже открыткой запаслась, чтобы послать тебе оттуда.
И Кискорос начал ломаться. В полной растерянности он поднимал и опускал голову, мучительно избавляясь от веры в Танжер. «Даже у подлецов, – подумал Кой, – есть какая-то честь».
– Ничего подобного она не говорила. – Кискорос пристально смотрел на Коя обвиняющим взглядом.
– Еще бы она тебе сказала. – Во рту у Палермо была сигарета, но он ее так и не прикурил. – Болван.
Кискорос все больше подавался.
– Мы взяли напрокат машину, – прошептал он в замешательстве.
– Можешь сдать ключи, – посоветовал Палермо. – Она тебе не пригодится.
Он долго чиркал зажигалкой, но безуспешно; тогда он наклонился над керосиновой лампой с сигаретой в зубах. Казалось, его приводит в восторг шутка, которую она сыграла с ними: каждому досталось, никого не забыла.
– Она никогда… – начал было Кискорос.
«Может, еще успеем», – думал Кой, взбираясь по трапу; ночной воздух, лившийся сюда из прямоугольного люка, освежал лицо. Небо было ясное, звездное, фантасмагорические силуэты разрезанных кораблей казались еще чернее от портовых фонарей. Внизу, в трюме, аргентинец уже не скулил. Скулить он перестал, когда Палермо прекратил бить его ногами по голове; кровь, пузырясь, хлестала из разбитого носа, смешивалась с ржавчиной на полу трюма, испарялась на его дымящейся одежде. До того, испуская дикие вопли, он пытался погасить свой горящий пиджак – Нино Палермо, наклонившийся над лампой, чтобы прикурить сигарету, вдруг метнул ее в Кискороса; в темноте огромного трюма лампа с шипением описала дугу, едва не задев Коя, и попала прямо в грудь аргентинцу, который успел произнести только два слова: «Она никогда…» Теперь они уже не узнают, чего бы она никогда не сделала или не сказала, поскольку в тот миг лампа ударила в него, керосин разлился, пола пиджака занялась, а керосин разлился по полу. Почти в ту же секунду Кой и Пилото вскочили, но Палермо оказался проворнее и уже успел подобрать пистолет. Все трое стояли и не мигая смотрели друг на друга, а Кискорос корчился на полу среди языков пламени и вопил так истошно, что кровь стыла в жилах. Наконец Кой схватил пиджак Палермо, сбил пламя и бросил пиджак на аргентинца. От Кискороса несло паленым мясом, на месте волос и усов были жуткие ожоги, он скулил, а в промежутках издавал странные глухие звуки, будто полоскал горло расплавленным оловом. Вот тогда-то Палермо и стал его бить по голове ногами – методично, словно бы подсчитывая удары. Словно выдавал уволенному работнику купюры в качестве выходного пособия. Потом с пистолетом в руке, но не целясь, улыбнулся отнюдь не радостной улыбкой, удовлетворенно вздохнул и спросил Коя: «Ты в деле или нет?» Так и сказал: «Ты в деле или нет?», глядя на последние языки пламени, вырывавшиеся из разбитой лампы. Выглядел он при этом как акула, которая под покровом ночи отправляется сводить старые счеты.
– Если с ней что-нибудь случится, я тебя убью, – ответил Кой.
Таково было его условие. И Кой его поставил, хотя хромированный пистолет с перламутровой инкрустацией держал не он. Палермо не возмутился, только стал еще больше похож на акулу и ответил: «Согласен, сегодня мы ее убивать не будем». Положил пистолет в карман и быстро стал подниматься по трапу, к прямоугольному люку, в котором сияли звезды. И сейчас все трое – Палермо, Кой и Пилото – бежали в темноте по палубе сухогруза, а дальше, в порту, готовился отдать швартовы «Феликс фон Лукнер».
Одно окно в пансионе «Картаго» светилось. Рядом с Коем раздался смешок: запыхавшийся пес переводил дух.
– Сеньора пакует багаж, – сформулировал Палермо то, что и так было понятно.
Они стояли под пальмами у городской стены, а за их спиной внизу сиял огнями порт. В конце пустынного проспекта виднелись подсвеченные прожекторами корпуса Политехнического университета.
– Дайте мне сначала поговорить с ней, – попросил Кой.
Палермо прикоснулся к карману, в котором лежал пистолет Кискороса:
– И не думай. Теперь мы все компаньоны. – Палермо по-прежнему глядел вверх с мрачной ухмылкой. – Я уверен, что она опять сумеет тебя убедить.
Кой пожал плечами:
– В чем?
– Да в чем угодно. Дай ей время, и наверняка она в чем-нибудь тебя убедит.
Они перешли через дорогу. Пилото двигался следом. Палермо не сводил глаз с освещенного окна, а перед входом в пансион снова пощупал карман.
– У нее с собой та пушка, гибралтарская?
Он пристально, не мигая смотрел на Коя. Зеленый глаз светился холодным стеклом.
– Не знаю. Вполне может быть.
– Черт…