Карта небесной сферы, или Тайный меридиан

Он умолк, горящая сигарета упала к его ногам. И Кой, уже почти в прыжке, тоже замер. Пистолет Кискороса повернулся точно на сто восемьдесят градусов и теперь дулом смотрел на Палермо. У того с губ срывались какие-то невнятные звуки, вроде «какого черта» или «что тут, к дьяволу, происходит», но ни одного слова он до конца не договорил. Потом тупо уставился на сигарету, тлевшую на палубе, словно предполагал найти в ней объяснение, и наконец поднял глаза на пистолет – в надежде, что все предыдущее было обманом зрения и ствол направлен куда полагается, однако черная дыра смотрела ему в живот; и он перевел взгляд на Коя, потом на Пилото и под конец – на Танжер. На каждого он глядел внимательно, словно ожидая, что хоть кто-нибудь объяснит ему, в чем дело. Затем повернулся к Кискоросу:

– Что за ерунда здесь происходит?

Аргентинец держался совершенно спокойно; как всегда аккуратный, он неподвижно стоял, держа в руке инкрустированный перламутром пистолет; в неярком свете короткая тень его не шевелилась на проржавевшей переборке. В выражении лица у него не было ничего особенного: ни отъявленного злодейства, ни гнусного предательства, ни особой подлости. Он выглядел самым естественным образом: как обычно, расфуфыренный, с зализанными назад волосами и черными усами; только, казалось, чуть пониже ростом, чуть меланхоличнее, чуть аргентинистее, чем всегда, – он невозмутимо стоял перед своим боссом. Хотя, судя по всему, бывшим боссом.

Палермо опять оглядел всех, но на Танжер задержал взгляд дольше, чем на прочих.

– Хоть кто-нибудь… Господи боже… Хоть кто-нибудь может мне объяснить, что здесь происходит?

Кой задавал себе тот же вопрос. В желудке он чувствовал странную пустоту. Танжер по-прежнему стояла у трапа. И Коя осенило: это не блеф, она действительно сейчас уйдет.

– А происходит следующее, – ответила она, растягивая слова. – Сейчас мы все здесь распрощаемся.

Пустота теперь была всюду. Кровь, если она и текла в ту минуту в жилах Коя, текла так медленно, словно сердце перестало биться. Не отдавая себе отчета, он постепенно сползал вниз, пока не оказалось, что он сидит на корточках, опершись спиной о переборку.

Палермо грязно выругался. Словно загипнотизированный, он не сводил глаз с Кискороса. До него начал доходить смысл всей этой сцены. Постепенно картинка у него в голове окончательно складывалась, и выражение лица менялось все больше.

– Ты работаешь на нее, – сказал он.

Он был не столько взбешен, сколько поражен; казалось, упрекает он только себя, и упрекает за глупость. Кискорос стоял все так же молча и не шевелясь, но пистолет, нацеленный на Палермо, служил весьма убедительным подтверждением этой догадки.

– С каких же пор?

Это Палермо очень хотел знать. Вопрос он задал Танжер, которая, отойдя на самый край освещенного пятна, стала уже почти неразличима в слабом красноватом свете керосиновой лампы. Но Кой все-таки видел, как она небрежно махнула рукой, будто говоря: какое, мол, значение имеет дата, когда аргентинец решил перейти в другой лагерь. Она снова посмотрела на часы.

– Дайте мне восемь часов, – бесстрастно сказала она Кискоросу.

Тот кивнул, не спуская глаз с Палермо; но когда Пилото чуть шевельнулся, ствол пистолета повернулся и в его сторону. Пилото ошеломленно смотрел на Коя, но Кой только пожал плечами. Ему уже несколько минут было ясно, где проходит пограничная линия между лагерями. Скорчившись в уголке, он думал о себе. Удивительно, однако, что его не захлестывало бешенство, даже горечи особенной он не чувствовал. Перед его глазами материализовалось интуитивное знание, которое он много раз обретал и много раз забывал о нем; словно струя холодной воды ворвалась в его сердце и замерзала там льдинками. Он понял, что давно все знал. Все было ясно с самого начала, все было обозначено на странной морской карте последних недель его жизни: мели, впадины, рифы, подводные скалы. Собственно, сама она предостерегала его, давая ему для этого достаточно информации, но он не понимал. Либо не хотел понимать. И теперь берег у него с подветренной стороны и никто ему не поможет.

– Скажи мне одно… – Кой по-прежнему сидел на корточках у переборки, глядя на Танжер, а до всех остальных ему сейчас дела не было. – Скажи мне только одно.

Он говорил так спокойно, что сам этому удивился. Танжер, уже занеся ногу на первую ступеньку трапа, повернулась:

– Только одно. Быть может, это я тебе все-таки должна. С тобой я расплатилась иначе, моряк. Но это, быть может, и должна. Потом я поднимусь по трапу, и все пойдет своим путем, расстанемся мирно.

Кой показал рукой на Кискороса:

– Он уже работал на тебя, когда отравил Заса?

Кой пристально и молча смотрел на нее. Мрачные тени плясали на лице Танжер. Она взглянула вверх, словно намеревалась уйти не ответив, но потом снова повернулась к нему:

– Ты уже знаешь ответ на загадку про рыцарей и оруженосцев?

– Да, теперь знаю. На острове нет рыцарей. Там все врут.

Танжер секунду раздумывала. Он никогда не видел, чтобы она так странно улыбалась.

– Наверное, ты оказался на этом острове слишком поздно.