И тут Кой все понял. Он же ничего не знает. Этот болван и его недомерок не знают, что изумруды – на борту «Карпанты» и весь этот цирк ни к чему: они могут просто пойти и взять камни. Он снова взглянул на Танжер, поражаясь ее хладнокровию. Самое большее, она была чуть раздражена – так сердятся люди перед окошечком тупоголового чиновника, нетерпеливо ожидая, когда же он все-таки разберется в том, о чем его просят. «Все кончается, – подумал он с горечью. – Не знаю, как оно кончится, но кончится, это точно». Но какова штучка, думал он, восхищаясь ею.
– А теперь мы немного поговорим, – поставил их перед фактом Палермо.
И тут Танжер сделала нечто не совсем уместное: посмотрела на часы.
– У меня нет времени на разговоры, – сказала она.
Палермо это, казалось, подсекло. Секунды три он ошарашенно молчал.
– М-да… – Белые зубы блеснули в свете чадящей лампы. – Однако боюсь…
Он оборвал фразу, глядя на Танжер так, словно видит ее впервые. Потом посмотрел на Кискороса, на Пилото и под конец на Коя.
– Не говорите мне, что… – прошептал он. – Это невозможно.
Машинально он сделал пару шагов, подошел к трапу и посмотрел вверх – туда, где в прямоугольном проеме люка еще виднелся свет угасающего дня.
– Это невозможно, – повторил он. И снова повернулся к Танжер. И спросил хриплым до неузнаваемости голосом: – Где изумруды? Где они?
– Вас это не касается, – сказала Танжер.
– Не валяйте дурака. Они у вас? Неужели! Это же… Бог ты мой…
Охотник за сокровищами разразился хохотом – не обычным своим смехом запыхавшейся собаки, а настоящим хохотом, который громом отдавался в металлическом чреве сухогруза. Это был смех изумления и восторга.
– Снимаю шляпу, честное слово, снимаю шляпу! Орасио, уверен, тоже снимает шляпу. Ну и дурак же я… Клянусь… Да ладно. Отлично вы провернули это дело. – Он с огромным интересом смотрел на Танжер. – Мои поздравления, сеньора. На удивление отлично сделано.
Он вынул из кармана пиджака пачку сигарет, прикурил от золотой зажигалки, пламя которой отражалось в карем глазу; зеленого же почти не было видно. Ясно, он оттягивает время, чтобы обдумать положение.
– С сожалением вынужден сообщить, – в конце концов сказал он, – что наше совместное предприятие ликвидируется.
Он медленно выдыхал дым и смотрел на Танжер, Пилото и Коя, словно решая, что теперь с ними делать. И Кой отчаянно понял, что пора действовать. С этой минуты надо принимать решения прежде, чем за него их примет другой; но даже так отнюдь не исключено, что через несколько мгновений он не будет валяться на палубе с дыркой в груди. Однако он все равно попытает счастья, вытащит еще одну карту из колоды. Шесть с половиной. Семь. Семь с половиной. ЗПК – Закон последней карты. Пока корабль не разломился, напоровшись на риф, пока палуба не ушла под воду, надо бороться.
– Поймите, нельзя же все время выигрывать, – разглагольствовал Палермо. – А некоторые вообще не выигрывают никогда.
Кой поймал взгляд Пилото и увидел в нем ту же отчаянную решимость. Договорились. Встретимся в «Обрере», пропустим по паре стаканчиков. В «Обрере» или где-нибудь еще. А Танжер… Что ж, с этой минуты он может сделать для нее только одно – дать ей возможность прорваться к трапу. А потом каждый уходит в одиночное плавание. Может, она как-нибудь проберется в темноте и без его помощи. Потому что сам он отдаст швартовы гораздо раньше. Прямо сейчас, действуя вместе с Пилото, а тот – Кой это знал – уже собрался, изготовился к сражению.
– И не думай. – Палермо угадал его намерение и взглядом предупредил Кискороса.
Кой прикинул расстояние, отделявшее его от аргентинца. Сердце забилось быстрее, под ложечкой засосало. Два метра – это две пули, и кто знает, в каком он состоянии будет, преодолев эти два метра с такой начинкой. Кой был почти уверен, что у Палермо оружия нет и Пилото пуля не грозит; но когда настанет решающее мгновение, ему уже будет ни до Пилото, ни до Палермо. Как Танжер сказала у трупа Заса, «каждый умирает в одиночестве».
– Все это слишком затянулось, – сказала она вдруг.
И к изумлению всех присутствующих, направилась к трапу, словно решила покинуть скучный светский раут; на пистолет Кискороса она и не взглянула. Палермо собирался еще раз затянуться, но замер, не донеся сигарету до рта.
– Вы с ума сошли? Вы не понимаете, что… Стойте!
Она остановилась у трапа, положив руку на перила, и явно собиралась вот так, как ни в чем не бывало, удалиться. Полуобернувшись, не обращая внимания на Палермо, огляделась, словно спрашивая себя, не забыла ли она здесь что-нибудь.
– Стойте, иначе пожалеете, – сказал Палермо.
– Оставьте меня в покое.
Палермо поднял руку с сигаретой, жестом отдавая приказ Кискоросу, который до сих пор ничего не предпринял. В свете керосиновой лампы лицо недомерка казалось мрачной маской. Кой взглянул на Пилото и приготовился прыгнуть вперед. Два метра, напомнил он себе. Может, благодаря ему Кискорос не успеет выстрелить.
– Клянусь, я… – начал было Палермо.