Карта небесной сферы, или Тайный меридиан

Он смотрел на нее, ожидая продолжения, но она умолкла, тоже глядя ему в глаза. Может, где-то там и есть искорка улыбки, сказал он себе. Хотя, возможно, она улыбается потому, что теперь у нее два моряка, судно и нарисованный на морской карте прямоугольник размером одна миля на две. Или…

– Обо мне поговорим потом, – сказал Кой. – Сейчас ты покрываешь мои расходы. Так?

Не шевельнувшись, она по-прежнему смотрела на него, а в глубине темной синевы ее глаз плясала та самая искорка. «Наверное, игра света, – подумал он. – Отблеск вечерней зари или электрической лампы».

– Конечно, – ответила она.

Он решил, что останется ночевать, и все устроилось само собой, никто не сказал ничего лишнего. Они работали допоздна, и наконец она распрямила плечи, покрутила головой, будто у нее болела шея, рассеянно и утомленно улыбнулась Кою, словно все, что лежало перед ними в конусе электрического света, – морские карты, записи, расчеты – перестало ее интересовать. Она сказала:

– Я больше не могу, устала, – и поднялась, с удивлением оглядывая комнату.

Казалось, она забыла, где находится; когда же наткнулась взглядом на то место, где раньше лежал Зас, глаза ее потемнели и остановились. Только теперь она, видимо, вспомнила все; и вдруг Кой, словно нечаянно открыв дверь, увидел, как она пошатнулась, и уловил, как мурашки побежали по ее коже, будто из окна вдруг подул холодный ветер; Танжер стояла, опершись рукой о стол, беспомощным взглядом обводила комнату, как бы ища убежища, но перед тем, как снова взглянуть на Коя, снова пришла в себя. Она овладела собой; а он так и остался с открытым ртом, собираясь сказать: «Я останусь, если хочешь», или: «Может, тебе лучше не оставаться одной сегодня ночью», или что-нибудь еще в этом роде. Он так и сидел с приоткрытым ртом, когда она, глядя на него, как-то вопросительно подняла плечи. Кой еще помолчал немного, и она снова подняла плечи – так она задавала вопрос, ответ на который был ей безразличен. Тогда он сказал: «Может, мне стоит остаться?», и она ответила: «Да» – тихо и с обычной своей холодностью, потом кивнула, словно считала, что так и надо, и вышла в спальню, откуда вернулась с армейским спальным мешком – с настоящим армейским спальным мешком цвета хаки, который расстелила на софе, подложив под мешок валик вместо подушки. Потом коротко сказала, где ванная, чистое полотенце, и ушла, закрыв за собой дверь.

Далеко внизу – там, где по ту сторону вокзала стояла непроглядная тьма, – обманчиво медленно двигались длинные пятна света идущих поездов. Кой подошел к окну и застыл, глядя на слабое свечение отдаленных кварталов, на уличные фонари внизу, на фары редких автомобилей, проезжающих по проспекту. Вывеска на бензоколонке сияла, но он никого не видел, кроме служащего, который вышел из своей будки, чтобы обслужить какого-то водителя. Не было в поле зрения ни меланхоличного недомерка, ни охотника за сокровищами.

Музыку она не выключила. Эту медленную грустную мелодию Кой раньше никогда не слышал. Он подошел к магнитоле, посмотрел на этикетку диска – «Après la pluie»[9].

Кто такой этот Э. Сати, он не знал – может, друг Жюстин, – однако название показалось ему подходящим. Под эту музыку думалось о мокрой палубе дрейфующего в штилевом море корабля, о последних каплях дождя, о концентрических кругах, разбегающихся по серой водной поверхности, о крошечных волнах, напоминающих колыхание медузы или рябь на экране радара, о том, кто стоит, опершись руками на мокрые перила, и следит за убегающими к линии горизонта низкими черными тучами.