Карта небесной сферы, или Тайный меридиан

Он посмотрел на часы: еще не было двенадцати. Дверь в спальню Танжер оставалась закрытой, музыка кончилась. Он бесцельно прошелся по комнате, поглядел на корешки «Тинтинов», на аккуратно стоящие рядком книги, открытку с видом Антверпена, серебряный кубок, фотографию в рамке. Мы уже упоминали, что Кой был не слишком умен и сам знал об этом, а сейчас еще и пребывал в смятении чувств из-за Танжер Сото. Однако он обладал тем особым чувством юмора, которое дает возможность с полной естественностью смеяться над собой и собственной глупостью, – этакий средиземноморский фатализм: не догонишь, так согреешься. Это отношение к себе мешало ему делать те глупости, которые на его месте сделал бы другой человек. Кроме того, привычка наблюдать, искать знаки в небе, на море, на экране радара, а затем их интерпретировать развила в нем определенное чутье, тактическую интуицию. И знаки, которые он видел в этой квартире, представлялись ему исполненными смысла. Вроде бы они рассказывали о жизни ясной, как четкая, сплошная – без сбоев и пробелов – линия. Но кое-что в этом жилье, как и хрупкость его владелицы, наводило на мысль о верхушке айсберга и вызывало нежность. Вразрез с ее поведением, словами и теми маневрами, которые она предпринимала для достижения цели, шли почти незаметные мелочи – в деталях обстановки, в ее обманчивом хладнокровии, во всех тех ситуациях, когда Кой оказывался свидетелем, действующим лицом или жертвой, – и эти мелочи говорили об отсутствии расчета. Они не существовали в отдельности, они были частью ее реальной жизни, во многом укорененной в прошлом, в воспоминаниях – не проявленных, но служащих опорой всей конструкции. Из рамки на стене улыбалась девочка, защищенная крепким объятием загорелого мужчины в белой рубашке; и в этой улыбке Кой видел те ее улыбки, которые знал, и даже те, что таили угрозу, но он видел и отличие – свежесть и непосредственность, ныне ушедшие. В той, давней улыбке было столько света, сияния, столько еще не открытых жизненных перспектив и дорог, столько будущего и вполне вероятного счастья. На фотографии она улыбалась словно впервые – как первый человек, проснувшийся в первое утро после творения и увидевший только что созданный мир, в котором все начинается от нулевого меридиана и нет еще ни мобильных телефонов, ни загрязнения морей, ни вируса СПИДа, ни японских туристов, ни полиции.

«В этом-то все и дело – я тоже так когда-то улыбался, – подумал он. – И все эти мелочи – кубок с вмятиной, фотография на стене – лишь обломки крушения той улыбки». При этой мысли внутри у него словно что-то заплакало; будто давно умолкнувшая музыка, соскользнув вниз, увлажнила его душу. Он понял, насколько беззащитен сам, словно это он, а не Танжер улыбался на той фотографии рядом с мужчиной в белой рубашке. Никто никогда никого защитить не может. Он узнал на фотографии себя и почувствовал свое сиротство, одиночество, тоску и ярость. Сначала отчаянное одиночество хлынуло из груди, подкатило к горлу, к глазам, потом перешло в чистую, бешеную ярость. Он посмотрел на ковер, где утром лежал Зас, поднял голову и увидел на столе разорванную пополам карточку Нино Палермо. Кой постоял минуту, взглянул на часы, соединил разорванные куски и набрал номер. Набирал не торопясь и вскоре услышал голос охотника за сокровищами. Тот сидел в баре отеля и, конечно же, был бы рад увидеть Коя через четверть часа.

Портье в форме подозрительно разглядывал белые теннисные туфли, мятые джинсы и морскую тужурку Коя, пока тот через двойные стеклянные двери входил в холл «Паласа». Кой здесь никогда не был и, поднявшись по ступенькам, пройдя по коврам и белому мрамору, остановился в нерешительности. Справа висел старинный гобелен, слева был вход в бар. Он дошел до центральной ротонды и снова остановился под колоннами, окружавшими бар. Где-то в глубине невидимый пианист играл «Камбалаче», но музыку заглушал невнятный говор посетителей. Было поздно, но почти все столики и диваны были заняты хорошо одетой публикой – мужчины в пиджаках и галстуках, привлекательные женщины в драгоценностях; безупречные официанты двигались бесшумно. На тележке в ведерках со льдом охлаждалось несколько бутылок шампанского. «Очень элегантно и пристойно, – подумал Кой. – Ну прямо как в кино».