Картина

Надо всегда думать, правильно вы говорите, Тянь. Тридцать лет — и нету человека, уже ему навстречу или сзади другой идёт, а этот — умирает. Быстро-быстро всё. Вот у меня когда сестра умерла год назад, ей было тридцать, болела сильно, умерла и я её хоронила, и подумала тогда у гроба, что я что-то такое важное поняла про жизнь, про всё-всё вокруг и долго про это думала, что я стала такая умная, добрая к людям, мудрая какая-то сильно. Все ночи напролет плакала. Лягу на спину и плачу, плачу, у меня вот ямка тут на груди слез полная, целая ямка слез. А теперь год прошел и все забылось, стерлось и не помню, что это я такое важное поняла тогда. Забыла. И жизнь идёт так. Целый день бегаю, бегаю, жрать достаю для своих короедов, у меня их трое, а отца нету, так вышло. Бегаю, бегаю, сумками домой жратву таскаю — то там урву, то там урву, ращу их, кормлю, все просят — жрать дай. У меня вот руки длинные, вытянутые — знаете, отчего? От сумок от этих. (Пауза.) Тянь, что вы сказать хотите? Скажите, ну? Ну, ладно, я тогда спрошу вопрос: у вас мама есть, Тянь?

ВЬЕТНАМЕЦ. Мама. Мама. (Что-то показал руками.)

Вьетнамец молчит, смотрит на Бабёнку. Та вдруг засуетилась, подтолкнула Девочку к нему.

А она у меня петь умеет. Да, ведь, доча? А ну, спой что-нибудь для дяди. Он нам приглашение сделает во Вьетнам, мы туда съездим и посмотрим, там, доча, так же красиво как на этой картине, везде бананы и апельсины. Спой, дурочка, застеснялась. Пой, ну?

ДЕВОЧКА. Уй!

БАБЁНКА. Пой, сказала, пой, если во Вьетнам хочешь! Хочешь?

ДЕВОЧКА. Хочу!

БАБЁНКА. Ну, пой!

ДЕВОЧКА. Не ори, спою! (Поёт и танцует.)

Как у нашей бабушки, бабушки-старушки
Шестеро налётчиков отобрали честь!
Гоп-цоп, перверцоп, бабушка здорова!
Гоп-цоп, перверцоп, кушает компот!
Гоп-цоп, перверцоп, и мечтает снова!
Гоп-цоп, перверцоп, пережить налёт!

МОЛЧАНИЕ.

БАБЁНКА. Тебя в садике научили говну этому? Ты чёкнулась, что ли, такое петь? Ты чего запела-то? Ты пой что-нибудь русское для иностранцев! Давай, ну?

ДЕВОЧКА. (Молчит, потом вдруг кричит истошно.) Баба сеяла горох, ох, ох, ох, ох! Села, поела, опять пошла! (Танцует с вилками.)

БАБЁНКА. Вот, молодец, другое дело.

Старик вошёл, видит Бабёнку и Вьетнамца у картины. Сел за стол, достал бутылку из-за пазухи, пьёт. Злой.

СТАРИК. (Вьетнамцу.) Слушай, у тебя резьба в заднице есть?

БАБЁНКА. Нет, у него нету, пристал!

СТАРИК. Нету? Такой молодой, а уже сорвали. (Хохочет.)

БАБЁНКА. Вот ведь, а? Пристал. Есть, есть!

СТАРИК. Такой молодой, а уже навернули. (Хохочет.)

БАБЁНКА. Ну что вам надо?

СТАРИК. (Кричит Вьетнамцу в ухо.) Даже из братского Вьетнама нам с резьбой — не надо!

БАБЁНКА. Он же не глухой, а иностранец, что вы орёте? А ты играй, дура, дальше, скоро три, скоро со смены домой, завтра в садик пойдешь, не хочешь вот спать, будешь завтра зевать весь день, дура!

СТАРИК. Иди домой, а? Оба, трое идите домой, все. И он пусть, забирай. А я буду один. Да я Берлин брал! Никто не залезет! Кто залезет? Кто украдёт?

БАБЁНКА. Да помолчите вы, Берлин.

СТАРИК. Ты пельмени запустила?

БАБЁНКА. Кипят, скоро будут.

СТАРИК. Да он шпион вьетнамский. Наши секреты все узнать хочет.

БАБЁНКА. Какие тут секреты в пельменной?

СТАРИК. Ну, мало ли. Узнает про технологию приготовления пельменей, понимаешь, и там создаст кооператив, во Вьетнаме, и потом разбогатеет и будет, понимаешь, большой человек, остров купит или ещё чего. Вот проверю — шпион или нет. Эй, ты, а ну — перекрестись вон на Иисуса Христа на нашего, проверим — провалишься сквозь землю или нет?

БАБЁНКА. Ну что вам надо, а? Идите ложитесь спать, мы сами будем сторожить. Надо жалеть вьетнамцев.

СТАРИК. Даунклуб, блин. Зачем это? Почему это я их должен жалеть? А меня кто пожалеет?

БАБЁНКА. Американцы с ними воевали долго и они такие худенькие. Я их когда вижу на улице, мне прям жалко, прям обняла бы и поцеловала бы и сказала: «Мы с вами, мы вместе!»

СТАРИК. Так и хочет на своё, так и ищет, так и обнимает. Наобнималась уже, сколько короедов у тебя, три, нет? Ну, давай ещё сделай парочку. Так и намекает, мол, мужика бы мне, да понастойчивее. Сейчас мы его проверим на шпиона, расколется. Как на детекторе лжи у нас было на фронте.

БАБЁНКА. Да на каком вы фронте были?

СТАРИК. Молчи! Были! Не ныть! На жалость в подвалах Лубянки не взять! Эй, ты, я сказал тебе — крестись, ну? Видишь — не крестится. А ты его собралась пельменями кормить.