Картинки дипломатической жизни. Воспоминания сотрудника миссии Российской империи в Вашингтоне, Брюсселе и Лондоне

Раскрыл… и обомлел. Металлической коробочки с пеплом Николая Андерсона в нем не было. Чемоданчик был пуст. Тщетно, похолодевшими руками рылся я в оберточной бумаге, наполнявшей чемодан, – коробочки в нем не было, но на дне чемодана лежало письмо на мое имя.

Почерк был мне незнакомый, но я догадался, от кого письмо, прежде, нежели вскрыл конверт.

«…Да, – писала Сильвия, – это я сделала. Я выбросила за борт вашего мертвеца… Я долго терпела, но когда во мне созрела мысль, скажу более – уверенность, что мы потонем, что судно сломается пополам, я вошла в вашу каюту. Вы крепко спали. Я не захотела вас будить по причинам, которые вы понимаете. Чемоданчик болтался на вешалке, а ключи лежали на столе. Остальное нечего описывать. Я долго молилась за Николая Андерсона, а под утро, улучив минуту, бросила его в пучину. Я видела своими глазами, как черная коробочка исчезла в белой пене – ваш неизвестный соотечественник получил морское погребение… Не прошло и часа после того, как буря стала стихать, а утром помощник капитана нас поздравлял – мы вышли невредимы из чертовой дыры… Если ваш соотечественник совершил когда-то что-то злое, а он мне представляется большим грешником, – да простятся теперь тяготевшие над его душой прегрешения. Вместо двух тысяч неповинных жизней, наполнявших пароход, чертова яма получила прах лишь одного грешника. Согласитесь, что это правильнее. Я хочу надеяться, что вы на меня не посетуете за то, что я сделала. Во всяком случае, я не буду спокойна, пока не удостоверюсь в этом. Не пишите мне ничего, прошу вас, но при случае пришлите мне пачку чайных роз, мой любимый цветок. Я пойму, и мы никогда больше не будем вспоминать ни об этом кошмаре, ни об ангеле смерти».

Я долго сидел перед открытым пустым чемоданом, перечитывая письмо Сильвии и размышляя… Конечно, виноват я, что проболтался ей, что везу останки человека, но не скажи я ей этого, мы, может быть, в самом деле пошли бы ко дну? Как знать? Проверить невозможно…

Предрассудки, предчувствия… хорошо над ними смеяться, когда сидишь у себя в кабинете и ничем не рискуешь, но в море, в ненастную погоду, не до шуток. Недаром говорят, кто в море не бывал, тот и горя не видал… Кто в море не бывал, тот Богу не молился… У каждого из нас, даже у тех, кто отрицают предрассудки, есть предчувствия. У всякого человека есть хоть маленькая доля ясновидения. У иных она мало развита, у других больше, одни видят дальше и глубже, нежели другие… Сильвия в этом отношении показалась совершенно исключительной личностью… Нельзя ей не верить… Когда подумаешь, сколько погибло судов в пучине морской и никто никогда не узнал, как это произошло… Пропадали без вести и трансатлантики… мог погибнуть и наш гигант, если бы… если бы Сильвия не выбросила останки неизвестного нам человека в чертову дыру. Как знать?.. Эта тайна так и останется неразгаданной, как и настоящее имя Николая Андерсона и то, что он натворил более сорока лет тому назад и за что наказал себя столь жестоким остракизмом…

На следующий день я заказал в Казанском соборе заупокойную обедню и отстоял панихиду по «болярине Николае».

Не стану скрывать от читателя, что Сильвия получила букет чайных роз, а что касается чемодана для цилиндра, мне пришлось его бросить… Для меня он не был больше чемоданом, а гробом, пустым гробом, но все же гробом…

Местничество

Знаменитый фокусник Гофман приехал в Вашингтон. Милейшая миссис Хауланд, одна из симпатичнейших хозяек в этом гостеприимном городе, имела счастливую мысль позвать нас на ужин с Гофманом. Нас было человек сорок. Все свои, близкие. Обворожительные американки, веселые и изящные, несколько молодых дипломатов разных национальностей, два-три посланника и престарелый английский посол, лорд Паунсфот, – словом, то, что в газетах называется сливками вашингтонского общества.

Было очень забавно. Гофман был в ударе. Проделывал необыкновенные фортели с тарелками, из ананасов вылетали канарейки, дамские браслеты и кольца то исчезали, то находились в карманах гостей, но самый удивительный номер был со стаканом пива. Кто-то спросил пива. Пива в доме не оказалось. Шампанское лилось рекой.

– Я вам дам пива, – сказал Гофман, вытаскивая из фрака одного из гостей большой металлический кран. Кран был приставлен к довольно толстому американцу. Подставили стакан, открыли кран, и стакан наполнился холодным пивом. Мы все его пробовали. Пиво как пиво, пенистое, словно из бочки. Мы от души потешались.

Когда гости разъезжались, посланник подозвал меня.

– Ведь нам с вами по дороге, Боткин, – сказал он, – садитесь в мою карету, я вас подвезу.

Как только дверца безукоризненного купе посланника за мною захлопнулась, добрый старик разразился градом упреков.

– Вот до чего мы дожили, – волновался он, – это просто чудовищно! Черт меня попутал принять приглашение на этот вечер, ноги моей больше не будет в этом доме…

– Что случилось? – спрашиваю я в недоумении.

– Как – что случилось? Да разве вы не заметили?

– Нет, ничего. Вечер был очень удачный, превосходный ужин, а что касается Гофмана, то он был бесподобен.