Если в отношении центральных улиц дума еще проявляла некоторую заботу, то отдаленные части города оказывались в полном пренебрежении и забвении. Окраины города жили своей собственной, обособленной и своеобразной жизнью. Наиболее обширный по размерам юго-восточный край города получил название Новой стройки, после того как дума в порыве строительного предвыставочного усердия спроектировала застроить сразу 24 квартала. Такой обширный план, увеличивавший сразу на одну треть площадь Нижнего, оказался красивым жестом. Было заложено около десятка «линий», и на этом все планы кончились. Шумиха и реклама, созданная вокруг строительства, привлекали немало охотников поживиться. Получив, под видом застройщиков, за недорогую плату строительные участки, они стали выжидать возможности перепродать их «с пользой». Обитатели вновь выстроенных домов, за отсутствием водопровода, ходили за водой в загородное поле к оврагу у еврейского кладбища, к роднику «Кадочка». Безводие особенно сильно давало себя чувствовать при частых пожарах. «Пожарные нужды» не сходили с повестки дня думы. Подряд пять лет «отцы города» безуспешно старались разрешить следующую проблему: не следует ли заменить у лошадей пожарного обоза красивую дуговую упряжь «с отлетом» на более рациональную — дышловую… Зато, после одного, особенно опустошительного пожара на новых Мининской и Юрьевской улицах, единогласно постановили: «В видах облегчения пожарной команды во время продолжительных пожаров, подкреплять людей выдачей за счет города по чарке водки на каждого».
Соседи Новой стройки — жители «Оврагов» (всполье у Студеной и Канатной улиц), вследствие разбросанности домов менее страдали от «красного петуха», но зато утопали в грязи. Газетная хроника конца века отметила случай с лошадью возчика Ермолаевского пивного завода, которая буквально утонула в луже посреди Новой улицы. К уличной грязи и вони от многочисленных селедочно-коптильных заведений и салотопен присоединялся ужасающий мрак по ночам. По «генеральному» предвыставочному плану на весь город полагалось (помимо керосиновых) 85 дуговых фонарей: из них на долю «Оврагов» (6 улиц) пришлось… два фонаря. Но и они, поставленные на перекрестках, горели не регулярно. В целях экономии город освещался только в те ночи, когда по календарю не полагалось луны, и поэтому, если небо в полнолуние покрывалось тучами, то обитатели Студеной, Немецкой или Новой улиц бродили в полнейшей темноте.
«Бугры» (Ямские улицы) и соседние кварталы имели много трактиров, портерных и пивных самого низшего пошиба. Здесь было средоточие пресловутых нижегородских «шалманов» (от волжского термина «шалман» — круговорот на быстром течении). В таких притонах, где всё шло ходуном, охмелевшему посетителю специальные люди меняли хорошую одежду на поношенную, последнюю еще раз на лохмотья, и в конце концов полуголый «гость» выталкивался на улицу.
Находившийся рядом с Ямскими улицами, окраинный Гребешок пользовался не меньшей известностью. «Учреждения», находившиеся здесь, назывались на обывательском языке «веселыми домами». Вопрос об уничтожении нижегородской «Ямы» неоднократно обсуждался в думе, но дальше предложения перенести «дома» на Ковалиху или построить за Старой Сенной площадью особый квартал — дело не пошло.
Нижнебазарной окраиной Нижнего являлась получившая громкую известность «Миллионка», состоявшая из Большой и Малой Живоносновских улиц и ряда поперечных переулков. Населяли «Миллионку» кормившиеся около Волги грузчики и сезонные рабочие, а также обслуживавшие их «печеночники», «пирожники», «сбитенщики» и проч. Немало числилось безработных и «стрелков», живших подаянием.
В центре нижегородского «дна» располагались дома Косолапова, Брылина, Колчина, Горина, Распопова. Дома эти служили для «миллионщиков» обычным ночлежным приютом. Все жилые помещения в Миллионке были похожи одно на другое: темные, грязные, вонючие комнаты среди каменных, почерневших от времени стен, наощупь холодных, мокрых и осклизлых…
«Квартиранты» спали, не раздеваясь, на полу, подстилая под себя куски старых рогож. В отдельных домах устраивались 2- и 3-ярусные нары, и тогда ночлежникам предоставлялось право занавесить свой угол «драпировкой» при помощи рваного куска ситца и в таком «семейном отделении» спать парой с постоянной или случайной женой.
Жизнь «отверженных» Миллионки нисколько не беспокоила городских заправил, несмотря на то, что до них иногда доходили отчаянные просьбы о помощи случайно застрявших там людей.
Слепой старик, бывший служитель канцелярии городской Управы, после двадцатилетней службы принужденный скитаться по ночлежкам Миллионки, прислал в думу прошение в стихах, которое заканчивалось отчаянным призывом: