Они зафрахтовывали на всю навигацию пассажирский пароход, внизу помещали свою большую, из 120 лошадей, конюшню, зверинец; в каютах размещались артисты и обслуживающий персонал, и таким образом плавали от одного поволжского города к другому.
Начинали сезон Никитины в Астрахани, а к началу ярмарки поспевали в Нижний.
Ярмарочные цирковые представления, отличаясь безупречным, иногда блестящим выполнением отдельных номеров, в сущности, страдали однообразием.
Программа строилась из расчета пощекотать нервы зрителям. Каждый сезон считалось обязательным появление на скачущей лошади наездницы, раздевающейся на глазах у публики. Трюк состоял в том, что наездница, испытывая нетерпеливое ожидание зрителя, медленно снимала с себя одни за другими до 15 пар панталон и сорочек и оставалась, наконец, в трико телесного цвета…
Любимцем публики был вечно юный мальчик Коля Никитин, выдающийся эквилибрист и жонглер на лошади. Не смотря на свой, весьма почтенный в конце 90-х годов, возраст, он, одетый в бархатную курточку и короткие штанишки, выбегал на арену собирать брошенные зрителями яблоки и апельсины.
По окончании циркового представления нижегородцы отправлялись поужинать в ярмарочные рестораны с программой.
Ярмарочные увеселительные рестораны в 90-х годах носили звучные имена: «Россия», «Германия», «Повар», «Эрмитаж», «Аполло». Смешать их между собой мог только профан. Каждое из этих учреждений имело свою собственную физиономию, свою публику, свои обычаи. Даже внешний облик и манеры обслуживающего персонала в каждом из ресторанов были особые.
В шикарном «Поваре» столичный татарин-официант при исполнении обязанностей держал абсолютно чистую салфетку на сгибе локтя.
В «России» и «Германии» половые чистую, мало смятую салфетку носили на плече.
В «Эрмитаже» «человек» носил салфетку зажатой в кулаке. Наконец в «Аполло» услужающие, смахнув салфеткой сор со столов, неуклонно засовывали ее подмышку до следующей надобности.
Рестораны имели отличительные особенности в составе хоров.
В «России» пел русский хор певцов, наряженных в боярские костюмы. В «Германии», которую содержал нижегородский немец Фаульдарт, пел «швейцарский» хор. «Швейцарским» он, положим, был только по названию, потому что исполнял исключительно немецкие песни. В «Поваре» и «Аполло» укоренились цыгане московские и рыбинские, а в «Эрмитаже» подавалась новинка: «Хор сибирских бродяг».
Главной приманкой каждого ресторана были женщины: среди них различались арфистки (хористки), шансонетки (эстрадные исполнительницы) и, наконец, просто «дамы при ресторане». Обязанностью всех их вместе было развлекать гостей, содействуя опорожнению карманов в пользу хозяев ресторана. Определенное месячное вознаграждение получали только шансонетки, — арфистки же служили без платы. «Сколько выплатите жалования хористкам?» — спросили раз содержателя хора. — «Мы платим? — удивился тот. — Не мы, а нам платят они из тех сумм, что гости дарят им „на булавки“ и на ноты». Действительно, арфистки обходили в ресторане публику, собирая доброхотные подачки.
Гости строго делились на категории: были хорошие и плохие, тароватые и «шаромыжники». Любой посетитель опытными официантами определялся и оценивался с первого взгляда. Человек модно одетый, потребовавший сразу по приходе бутылку шампанского, дорогой закуски и сигар, котировался среди них весьма низко. Такой посетитель, израсходовав четвертную, сидел потом целый вечер, обозревая длинную программу эстрады. Другое дело, если за столик усаживалась компания людей, одетых беспретенциозно. На вопрос официанта: «Что изволите заказать?», они вяло отвечали: «Дай-ка по стаканчику чая с лимоном»… Лакей оживлялся — Это были «настоящие гости», им нужно «осмотреться». Через полчаса требовался графинчик, через час компания переходила в отдельный кабинет, где начинался дым коромыслом.
На заре, при свете первых лучей выходившего из-за Волги солнца, окончательно захмелевшую компанию парные извозчичьи коляски мчали по плашкоутному мосту в город.
Им навстречу, вздрагивая от холодного утреннего воздуха, шли вереницы заспанных, угрюмых людей, спешивших на обычный тяжелый труд к своим верстакам, станкам и мельничным жерновам.
Глава тридцать вторая
В нижегородской жизни последней четверти XIX века происходили довольно многочисленные события, остававшиеся тайной для современников. С полным правом можно сказать, что в те годы город жил еще второй, скрытой жизнью, о которой большинство нижегородцев не знало, некоторые кое о чем догадывались, а посвященные делали вид, что не знают. Наступившая после «эпохи реформ» жесточайшая реакция разрушила наивные иллюзии и надежды известной части русской прогрессивной общественности на действительное улучшение жизни народа.