Картвелеби. Книга вторая

– Как долго ты планировала это за моей спиной? – фыркнул он, не слыша её. – Как давно перестала пить лекарства, которые прописал тебе Матвей Иосифович?

– Игорь!..

– Знай, что ты не имела права принимать подобное решение, не посоветовавшись со мной. И я тоже хорош!.. Как я не понял раньше твоих намерений?! Почему вёлся на твои уловки?..

За пять лет супружеской жизни Тина никогда не злилась на Игоря всерьёз, но та сцена была исключительной. Она дала ему такую сильную пощёчину, что он вскочил с постели от неожиданности. Её нижняя губа задергалась в преддверии затяжных рыданий, а он истерично усмехнулся.

– Позвольте откланяться, ваше сиятельство, – ядовито прошипел супруг, намекая на социальные различия, которые раньше никогда не становились преградой между ними, но в такой момент сразу же вспомнились. – Отпустите вашего верного слугу…

От его иронии Тине стало ещё больнее, и она отвернулась, чтобы не показывать мужу своих слёз. Тем не менее, он их увидел, и укор совести вмиг его отрезвил. Сказано, впрочем, было уже достаточно. Он в последний раз поклонился и кинулся вон.

– Доля твоя – незавидная, голубушка, – сказала ей провидица, чей шёпот до сих пор звенел в ушах, как глас господний. – Ты сильно любишь, и взаимно, но демоны твои… никак не угомонятся. Даже твой супруг, несмотря на все старания, не совладает с ними!..

– Мои демоны? – дрогнувшим голосом спросила Тина. Ведунья улыбнулась уголками губ.

– Подумай хорошенько, прежде чем потакать им, ведь на деле… они способны потянуть на дно не только тебя, но тех, кого ты любишь!..

Вспомнив эти слова, Тина стерла со щёк дорожки слез. В конце ведунья так же добавила: «Выбор за тобой!», но она знала: его у неё нет. Она родит этого ребенка и будет самой счастливой мамой и женой столько, сколько отмерит ей Бог. Иного пути ей не дано.

***

Левон с трудом уговорил Георгия Шакроевича, Константина Сосоевича и их семейства отпустить его восвояси, ибо «Валентина Георгиевна не единственное прекрасное создание, которого надо осчастливить вестью о беременности». Старики оценили его шутку, искренне удивившись тем слухам, которые ходили про сменщика Матвея Иосифовича как о человеке грубом и неразговорчивом. С ними он держался очень почтительно и любезно и никогда не позволял себе фамильярностей. Правда, они охотно согласились с тем, что Левон Ашотович чересчур серьёзно воспринимал свою работу и, даже сидя за столом, пребывал мысленно со своими пациентами. Тогда они всё-таки сжалились над ним и, похлопав в последний раз по плечу, проводили с Богом.

– Ваш саквояж, сударь, – выглянула из-за угла догадливая горничная и подала гостю рабочий портфель, как только он появился на лестнице. – Доброго пути.

Левон уже хотел откланяться, когда поднял на девушку взор и улыбнулся, заметив, как знакомо смотрели большие карие глаза.

– Нерецек, дук хаюиек?46– спросил он с теплом и приметил, что и акцент у неё, пожалуй, проглядывался. Когда она кивнула, он добавил: – Как вас зовут?

– Анаит, – резво откликнулась барышня, искренне радуясь соотечественнику. Однако он так переменился, как только услышал её имя, что она даже забоялась, как бы ему не стало дурно. Может быть, позвать врача? Ах, да ведь вот он – врач!..

– Мнак баров, Анаит джан47, – промолвил он устало и, сжав саквояж посильнее, скрылся за поворотом.

Анаит наотрез отказалась, чтобы он принимал у неё роды – от мужей, пусть даже они сами врачи, в такой момент одни неприятности, – и за несколько месяцев договорилась со знакомой-повитухой. Левон не очень ей доверял, но жена была упряма – вот от кого Сатеник унаследовала эту пагубную черту! – и всё равно поступила так, как считала нужным.