Кастелау

А знаешь, я ведь никогда еще на самолете… Тоже вот как-то мимо прошло. А в сорок пятом, когда все уже знали, что войне недолго осталось, – тогда каждый говорил себе: вот теперь-то начнется жизнь! А она, оказывается, уже… Для меня, по крайней мере, уже… Ты магнитофон не хочешь…?

Включен? Все это время? А я тут болтаю почем зря.

Я тебе хоть фотографию Вернера показывала вообще? Единственную, какая у меня есть? Из газеты? Где ему премию вручают, а у него вид такой смущенный, будто ему неудобно, что он…?

Я тебе ее найду. Я точно помню, где она… Где она должна лежать. Довольно точно. Там, на снимке этом, сразу видно, до чего он щупленький был. Совсем худышка. Да и с чего бы ему здоровяком… С утра до ночи за письменным столом, и курево, сигарета за сигаретой. А все равно на Вальтера Арнольда тогда бросился. Который на двадцать лет моложе и вдвое сильней. И если бы они его не оттащили, все втроем, я думаю, он бы его вообще…

Ну конечно. По порядку. Сама хотела тебе напомнить. Вовсе не обязательно всякий раз меня перебивать.

Это все из-за новых сцен, которые Вальтер для фильма вроде как придумал. Они считали, можно Вернеру их просто заказать, как официанту два яйца всмятку на затрак. Эти сцены им до зарезу, до смерти были нужны, а Вернер вдруг тоже встал насмерть… И никакими силами… «К Франку Эренфельзу обратитесь, – говорит. – А у меня с этим господином ничего общего». Он в то время вообще как-то переменился сразу. Вдруг вроде как строптивый стал. А правильней сказать – в себе уверенный. А я даже толком сообразить не могла, он такой больше мне нравится или… Так до конца и не уяснила. Не успела уяснить. Как знать, может, мы бы с ним уже вскоре разбежались тогда… А может… Мне до сих пор кажется, что он и я… может, что-то бы и сложилось. Если бы времени у нас побольше… Если бы он…

[Долгая пауза.]

Все могло бы совсем иначе повернуться. Согласись он тогда им одолжение сделать и эту сцену… Если бы да кабы…

[Сопение. Одышка.]

Вовсе я не грустная. Задумчивая просто. Это совсем другое. У нас кофе еще…?

Спасибо.

Опять уже остыл.

Да нет, сиди. Холодный кофе женщину только красит.

Сперва они вообще поверить не могли, что он всерьез говорит. Ведь раньше-то он всегда… Но потом до них все-таки дошло, что на сей раз его не уломать. И тогда они решили…

Ешь спокойно и мой кусок. У меня сегодня аппетита нет. А ты у нас молодой. Тебе еще расти и расти.

Вот и умничка.

Вернер номер свой, уходя, всегда на ключ запирал. Это он все из-за Хекенбихлера. Да только замки эти в «Вацманне» в ту пору – их зубочисткой можно было… Вот Вальтер Арнольд в номер к нему и пролез. Когда Вернер на свою ежедневную прогулку по деревне отправился… Попросту вломился в номер и пишущую машинку… Ведь другой-то в Кастелау больше негде было… Ну, кроме как в ратуше, разумеется, но туда они так просто не… А все потому, что сцены эти они сами решили написать. Уж вместе-то как-нибудь осилим, так они думали. Сервациус – тот вообще всю жизнь повторял, что куда лучше любого автора со сценариями работать умеет. Это я от него своими ушами слышала. Ты только представь себе: у Вернера его пишущую машинку… Это все равно что руку ему оторвать… Заживо. Когда он вернулся, с ним такое сделалось… Я в такой ярости его вообще никогда… И он сразу понял, что это Вальтер… Ему и объяснять ничего не пришлось. Для него это было… Эти четверо, Кляйнпетер, Сервациус, Августин Шрамм и Вальтер Арнольд, они в номере сидели, который Кляйнпетер себе под кабинет оборудовал. Августин, который всего понемножку в жизни нахватался, тут секретаря из себя строил – печатал на машинке все, что эти трое на ходу придумывали. Пока Вернер к ним не ворвался, неистовый, как… Зорро, заступник обездоленных… Я, конечно, пыталась его остановить, но куда там… Он в Вальтера Арнольда сразу вцепился и как давай душить. А тот вообще не сопротивлялся. Не знаю уж, то ли от неожиданности, то ли струсил. Вернер в такой ярости был, они втроем его… Но он все равно вырвался, всю закладку бумаги с копиркой из машинки вырвал точно мерзость какую, на пол швырнул, а сам с машинкой своей ушел, как… По телевизору как-то репортаж был, там малыш в колодец провалился, так пожарной команде целый день понадобился, чтобы его… А когда младенца наконец вытащили, целого и невредимого, но заплаканного и перепуганного насмерть, отец его на руки взял… С такой нежностью… Вот и Вернер точно так же свою машинку… А сцену они потом от руки… И Вернеру в конце концов даже пришлось… Два дня спустя это было. У нас кофе еще остался?

Сделаешь сам? Мне до кухни сегодня и правда что-то…

Дневник Вернера Вагенкнехта

(Апрель 1945)

Это моя машинка. Моя. Я купил ее в конце 1925 года, в маленьком магазинчике на Мюнцштрассе. Девяносто восемь рейхсмарок выложил, это больше, чем жалованье рабочего, с моего первого гонорара за «Команду ноль». Тогда это была новейшая модель. Литерные рычаги усилены стальными вставками, это меня особенно впечатлило тогда.

Машинка, на которой я «Стальную душу» написал.