Кастелау

Новые сцены? Их было две всего. Зато их действительно снимали по-настоящему. Первая между Арнольдом и Августином, а вторая… Вторая – это как раз та, когда несчастье… Несчастный случай… Если это и вправду был несчастный случай, а не умысел. Я до сих пор сомневаюсь. То есть, вернее, я даже и не… Просто доказать не могу. Фильма-то нет.

Да хорошо, хорошо, хорошо! По порядку! Закажи себе татуировку такую… на животе.

Вовсе не плохое у меня настроение. Когда я к тебе цепляюсь, это, наоборот, хороший знак. Уж настолько-то пора бы тебе меня знать. Говорю же, мне лучше.

[Кашель.]

Пленки в камере у нас давно уже не было, но мы все равно усердно делали вид, будто… Потому что иначе мужчин в ополчение забрали бы. Это и была единственная причина. На Берлин мы уже не оглядывались. Представить себе, что кто-то из министерства и вправду вздумает осведомиться, как идут работы и идут ли вообще… Это было… Я даже не уверена, можно ли было еще по телефону… Или хоть письмом… К тому же и у Хекенбихлера теперь совсем другие были заботы. Если ты капитаном на «Титанике» поставлен и только что в айсберг врезался, тебе, уж поверь, совершенно все равно… [Кашель.] До чертиков все равно, действительно ли у тебя корабельный оркестр сам играет, или это они пластинку завели. Тебя совсем другие вопросы волнуют. Намерен ли ты геройски пойти ко дну вместе с твоим плавучим гробом или все-таки обеспечить себе местечко в спасательной шлюпке… Полагаю, примерно то же самое и у Хекенбихлера в душонке творилось. И вообще – в последние недели войны все вдруг планы на будущее ковать начали. Хаук, оператор наш, который из Мюнхена, он, помню, семью из города вывез, подальше от бомбежек, к какой-то родне в деревню, и теперь только одного и ждал – когда же все это кончится… А Кляйнпетер, тот в голове уже все немецкое кинопроизводство по-новому перестраивал… Геббельс-то все объединил в одну гигантскую контору, теперь надо было все это на части растаскивать. Вот в этом он, Кляйнпетер, и видел теперь свою задачу. И он действительно потом важной птицей стал в этом деле. Он вообще славный человек был, наш Кляйнпетер. Немножко занудливый, на мой-то вкус, но славный. А Сервациус, ну как же, режиссер-звезда, мысленно уже вот такой список фильмов составил, которые он все… Как только возможности откроются. Только одно и прикидывал – с кем именно он новый почин сделает. Вернер – тот только о своем большом романе и думал. Ну а актеры мыслями все давно уже снова в Бабельсберге витали. У Маар и Августина многолетние контракты были с УФА, вот они и надеялись, что после войны снова… Со мной-то иначе дело обстояло. Меня разово брали, то на одну картину, то на другую… Но, конечно, я рассчитывала, что теперь-то Сервациус… Зря, что ли, он про мой талант твердил и про мое большое будущее… Ну а Вальтер Арнольд…

Нет, не думаю я, чтобы он уже тогда о Голливуде мечтал… У него такого и в мыслях не было… А если даже и было в мыслях, то не так, чтобы всерьез в это поверить. Пропойца тоже о собственном спиртовом заводике мечтает, но вряд ли всерьез верит, будто кто-то ему такой заводик…

[Смех. Кашель.]

Ему другое рисовалось – что после войны перед ним в УФА ковровую дорожку расстелют… Просто от радости, что он жив остался, к тому же цел и невредим, а не изувечен. Я как-то краем уха разговор его с Сервациусом слышала, так Вальтер говорил… Мол, война очень даже на пользу ему пошла. Потому что типаж его нынче в большом дефиците… Молодых героев сейчас поискать, с фронта-то не больно много их вернулось. И это все по-деловому так, словно весь смысл войны только в том и состоял, чтобы ему ролей побольше обеспечить… «Тщеславие» – очень хорошее слово. Это Вернер однажды мне растолковывал. Потому что там и «слава», но и «тщета» присутствуют. Человек к славе рвется, да только рвение это в конечном итоге тщетным оказывается. Хоть он эту славу у кого угодно отобрать норовит. А уж то, что Вальтер не в УФА прославился, а в Голливуде – это скорее дело случая. Не окажись тот американский культур-офицер тоже киношником, а будь он, допустим, музыкантом… Эрни Уолтон… Дурацкая кличка, кстати. Настоящего героя, на мой-то вкус, никто Эрни не назовет.

Ах, премного благодарю, господин профессор. Где уж мне, старой дуре, сообразить, что Эрни – это немецкий Арнольд, только на ваш американский лад. Уж такую-то премудрость мог бы мне и не объяснять. У меня легкие слабые, но пока что не голова, слава богу.

Да ладно, ладно. Все в порядке. Ты у нас ученый, как же ученость свою не показать…

[Кашель.]

Так о чем я…?