Кастелау

История разыгрывается в древнем Риме, во времена Пунических войн. В какой-то день по городу расползается слух, что Ганнибал со своим войском уже ante portes [85]. Римляне мало что о нем знают, но одно известно точно: в войске Ганнибала есть слоны. Вот только никто понятия не имеет, что это такое. Каждый представляет себе что-то свое. Все, правда, сходятся в одном: слоны – это нечто ужасно, смертельно опасное. Но то ли это звери, то ли машины, то ли еще какие диковины – на этот счет догадки самые разные. А посему каждый изготавливается к обороне соответственно своим ожиданиям. Один роет нору и прячется в ней, другой решает надеть самую старую тогу и изваляться в золе, третий берет льняной плат и пишет на нем: «Я всегда дружил со слонами!» Конец у истории возможен такой: против всяких ожиданий Ганнибала все-таки удается разгромить, и каждый из горожан твердо убежден, что именно предпринятые им меры предосторожности помогли одолеть и изгнать супостата. Вот только кто или что такое слоны – они до сих пор так и не знают.

В Кастелау, когда и если пожалует Ганнибал, его не встретят наглухо забаррикадированными воротами. И стенобитные машины неприятелю не понадобятся. Но никто здесь не знает, чего ждать от американских карфагенян. Если верить пропаганде, которой нас каждый день пичкают, все они поголовно – кровожадные варвары. Наверно, римские газеты тоже писали, что слоны – огнедышащие чудища и питаются преимущественно человечиной.

Не верю я, что нас ждут скверные времена. Американцы, надо думать, тоже сыты войной по горло. Вывесят какие-то приказы, а население исправно будет их исполнять. Чему-чему, а уж послушанию мы обучены досконально.

Но в том-то и штука: пока что никто не знает, как выглядит этот самый слон и как от него защититься. И каждый готовится по-своему.

Хекенбихлер с недавних пор стал разгуливать по деревне в штатском, и причина, надо полагать, вовсе не в том, что его форменный китель потребовал стирки. Господин партийный начальник готовится перейти на штатский образ жизни. Вечерами он еще иногда сидит в «Вацманне» на почетном месте за столиком завсегдатаев, но уже не витийствует, как прежде, а все больше помалкивает. Хекенбихлер в роли внимательного слушателя – одно это уже знаменательное предвестие грядущих перемен.

Кляйнпетер лихорадочно разбирает папки, словно готовясь к нашествию целой армии ревизоров. Но особых тревог за свое будущее не испытывает. «Дельные организаторы всегда нужны», – говорит он. К сожалению, и в этом он тоже, судя по всему, окажется прав. И это бы ничего, касайся дело только организаторов съемочного процесса и планирования кинопроизводства. Но боюсь, на организаторов сожжения книг и массовых арестов спрос тоже вскоре появится.

Сервациус зубрит английский. У него, правда, нет ни учебника, ни хоть кого-то, кто подсказал бы ему, как правильно произносить слова, но он и в самом деле притащил с собой в Кастелау двуязычное издание Шекспира – такой тяги к самообразованию я от него, признаться, не ожидал. И теперь он, видите ли, мечтает экранизировать «Гамлета». Даже интересно, насколько далеко удастся ему продвинуться по стезе «быть иль не быть».

Тити уйму времени проводит перед зеркалом, пробуя новые прически. Непохоже, что это она ради меня так изощряется. Кажется, вознамерилась укрощать свирепых диких слонов женскими чарами.

Все, все поголовно готовятся предстать перед посланцами Нового Света в новом свете. Основательнее других переписывает свою роль Вальтер Арнольд – причем в буквальном смысле. Он совсем недавно ко мне приходил и, без шуток, в подробностях излагал, какие две новые сцены он придумал. А мне, дескать, надо их только чуточку отшлифовать. Совсем как в старом анекдоте, где некий ловкач пытается всучить простофиле-покупателю обломок скалы, уверяя, будто это Венера Милосская. «Просто лишнее собьете, и все дела». Он там такое сальто-мортале придумал, что эти сцены к сюжету не то что за волосы – за лысину притягивать придется. Бодо фон Шваненбург, видите ли, у него теперь пацифист.

Разумеется, ради такого непотребства я даже лист бумаги в машинку заправлять не стану. Время, когда меня можно было гнуть и ломать, как вздумается, подходит к концу. Франку Эренфельзу недолго жить осталось. И я уже предвкушаю, с каким востргом буду отплясывать на его могиле.

Интервью с Тицианой Адам

(18 октября 1986)

Спасибо, я тронута. Лучше. Слухи о моей смерти несколько преувеличены. Это Августин всякий раз говорил наутро после очередной попойки… Несколько преувеличены.

[Смех. Кашель.]

Только смеяться мне все еще не…

[Кашель.]

Нет, правда. Гораздо лучше. Я бы, пожалуй, даже встала, но в кровати так уютно… Кстати, как вчера выручка?

Правда? Ты подумай. Я потрясена. Может, мне лучше так и оставаться в постели, а заведение доверить тебе?… И мы оба станем миллионерами.

[Смех. Кашель.]

Нет, смеяться еще не получается. Но в остальном… Так что не строй из себя сестру милосердия, а лучше задавай сразу свои вопросы.