Кастро Алвес

вечером, когда прочитал Эужении последние страницы рукописи; вскоре этот план

конкретизировался. Кастро Алвес решился уехать, и в марте он прощается с Ресифе.

И прощается самым эффектным образом. Дело Амброзио Португала дает ему повод

еще раз оказаться вместе со столь полюбившимся ему народом Ресифе. Как всегда,

Кастро Алвес оказывается впереди поднявшего знамя борьбы народа. Все началось с

того, что студенты и простой народ освистали в Провинциальной палате

несимпатичного им депутата Максимилиано Лопеса Машадо. Это выступление

возглавил студент Амброзио Португал. Депутат с двумя своими братьями решил

подождать студента на одном из мостов Ресифе, чтобы отомстить ему. Но народ,

провожавший Амброзио Португала, отбил его и отвел нападавших в полицейское

управление, где, однако, они скорее были взяты под охрану, чем

84

арестованы. Толпа не переставала шуметь перед зданием полиции до часа ночи, и

тогда стало известно, что братья Машадо уже освобождены — их выпустили через

другой выход. Не имея иного оружия, народ пустил в ход булыжник мостовой и разбил

стекла во всех окнах управления. В ответ последовала вооруженная расправа; конная

полиция смяла толпу и под угрозой применения оружия обратила ее в бегство.

Инцидент разросся и взбудоражил весь город. Повсюду слышались призывы к

провозглашению республики, организовывались демонстрации... Ветер митингов и

революций, ветер, который постоянно веял над охваченным идеями свободы Ресифе,

теперь снова проносится по улицам. Народ поднялся на борьбу — значит поднялся и

Кастро Алвес. И не раз, подруга, мы встречаем его забравшимся на какую-нибудь

импровизированную трибуну, выступающим перед народом, агитирующим народ,

идущим вместе с народом. В последний раз слышится его голос с трибуны в Ресифе:

Бушует произвол, в опасности свобода... И будем мы по-прежнему молчать? И я, и

ты, все сыновья народа, Свои права должны здесь защищать!

84

От имени отчизны драгоценной Сейчас мы все здесь гневно говорим. Тиран хотел

закон попрать надменно. Самим народом будь, закон, храним!

Стоящим на трибуне, агитирующим народ, идущим впереди него — таким видел

поэта в последний раз Ресифе, город, вскормивший его своей каменной грудью,

напоивший его любовью и страстью к свободе. Таким видел поэта Ресифе, закаливший

сталь его шпаги, которой была поэзия, сделавший этого юношу народным гением. Во

главе восстания, благородным, красивым—таким увидел его Ресифе в последний раз,

когда поэт уезжал на юг проповедовать идеи, которые внушил ему этот город его

мужественной юности.

85

— Девушка плачет... Избранница ваша?

— Вы угадали... На свете нет краше.

— Девушки имя? — Свобода!

Баия была тогда, подруга, гораздо менее шумным городом, чем политически

насыщенный Ресифе или отданный во власть богемы Сан-Пауло. Ее высшим учебным

заведением был не факультет права, где сами занятия подводили юношей к мыслям о

необходимости покончить с устаревшими законами, где сами занятия способствовали

брожению умов. Здесь, в Баие, существовал медицинский факультет, долгое время

считавшийся в стране лучшим. И хотя его преподаватели были склонны к

риторическим рассуждениям и стремились на занятиях примешивать к сложным

научным терминам некоторые литературные вычурности, учащиеся все же больше

налегали на занятия и меньше расхаживали по улицам и площадям. К числу тех, кто

неоднократно участвовал в волнениях и даже был одним из вожаков студен

85

тов, "относился дядя Кастро Алвеса — тот, о котором я тебе, подруга, уже

рассказывал. Он приехал в Баию после сражений за независимость, после революции

негров, связанной с происходившими в Африке мятежами. Эта, возможно, самая

крупная религиозная и расовая революция негров Бразилии привела к тому, что город,

наконец, понял, что у него огромное цветное население, наконец увидел, что негры

тоже люди, способные восставать и бороться. В Баие тоже чувствовалась

революционная атмосфера, но она исходила от бедных слоев населения, тогда как

студенты да и вся интеллигенция были от нее очень далеки.

Кастро Алвес шокировал город благопристойных семейств, когда, прибыв в 1867

году в Баию, привез с собой Эужению Камару и открыто поселился с ней в гостинице.

В это время в литературе провинции господствовал старый знаменитый Муниз

Баррето. Посредственный поэт, автор едких и броских импровизаций *, благодаря

которым он заслужил прозвище «бразильского Бокажа» 'Муниз Баррето боялся

конкуренции любого другого поэта, который мог бы своим ярким светом затмить

85

тусклый свет его' звезды. Не было уже в Баие Жункейры Фрейре2 — он умер более

десяти лег назад, — а ведь только он был способен освежать литературную атмосферу

этого города. Поэты Баии того времени не были даже романтиками, они не поднялись

до высот Байрона и Алвареса де Азеведо. И, следовательно, были еще дальше от

поэзии Кастро Алвеса, который преодолел байроновский романтизм. Очень много имен

насчитывала интеллигенция Баии в 1867 году. Очень мало

1 Мануэ л Мария Барбоза дю Бокаж (1765— 1805) — португальский поэт,

специализировавшийся на эпиграммах, резкой, грубой сатире.