Катастрофа. Бунин. Роковые годы

…Я вспомнил вдруг — так же неожиданно, как встречу в моей типографии Эфрона с Седовым, беседу с нашим брошюровщиком Лейбовичем в ту субботу, когда в последний раз видел Седова. Из типографии в тот день никто не вызывал „скорую помощь“. Между тем Лейбович видел из окна, как вышедшего Седова втолкнули в санитарную машину. И поскольку он наверняка оказал им сопротивление, то тут же в машине был убит и отвезен прямо в морг больницы, в которой работали врачи — русские эмигранты.

…Это еще одно преступление С. Я. Эфрона».

4

На следующий день немцы вторглись в Бельгию, Голландию и Люксембург. Газеты вышли с шапками: «Германская авиация бомбардирует французские города. Есть убитые и раненые. Сбито 44 самолета противника». «Франко-английские войска, перейдя бельгийскую границу, вступили в бой с немцами».

Гитлер издал краткий приказ: «Солдаты! Исполните свой долг. Германский народ вас благословляет!»

Французы и русские эмигранты пытались вдохнуть отвагу в остывающую кровь восьмидесятичетырехлетнего премьер-министра маршала Анри Филиппа Петена.

Дон-Аминадо публиковал фельетоны, напоенные ядом сатиры и горечью разочарования:

Бьют барабаны, играет труба,

В ногу с солдатом шагает Судьба.

В небе штандарт переливом горит,

Фюрер с балкона слова говорит.

Немцы становятся все на носки.

Немки кидают ему васильки.

Пенится пиво в тяжелых ковшах.

Марши звучат в музыкальных ушах.

Матери спешно рожают детей.

Дети нужны для великих затей.

Каждый ребенок вольет ручеек

В общий великий германский поток.

Бурный поток обратится в потоп!

Так говорит господин Риббентроп.

Бледный, помешанный, бешеный, злой.

С пеной запекшейся, с черной слюной,

Геббельс, последний презренный Терсит,

Бьется в падучей и в крик голосит.

Вздутый и темный, отъявленный плут,

Геринг шагает, сей будущий Брут,

Весь в сладострастной и пьяной тоске.

Холод кинжала почуял в руке.

Реют знамена и плошки чадят.

Сверху, из окон, кухарки глядят.

В лаврах на локонах, с лирой в руках,

Плавает Шиллер в своих облаках.

Гёте глядит с Олимпийских вершин.

Немцы стоят, проглотивши аршин.

Бьют барабаны, играет труба,

В ногу с солдатом шагает Судьба.

Французские газеты опубликовали забавный прожект победоносного завершения войны. Американский миллионер Сэмюэль Гарден Черч, директор Института Карнеги в Питсбурге, объявил премию в миллион долларов за поимку Гитлера живым и невредимым. Под проектом остроумная карикатура: Риббентроп спрашивает Геббельса, показывая на портрет Гитлера: «Скажи, ты не знаешь, этому самому Черчу можно верить на слово?»

Престарелый и выживший из ума норвежец Кнут Гамсун публично упрекал соотечественников за сопротивление германцам. Газеты припомнили, что еще в 1935 году он яростно выступал против присуждения Нобелевской премии мира немецкому писателю Карлу фон Осецкому, находившемуся в концлагере за осуждение гитлеровского режима. В 1936 году премия была присуждена, а через год по приказу Геббельса Осецкий был убит.

Русский писатель Михаил Осоргин назвал «гнусной» позицию Гамсуна.

Павел Милюков публиковал статьи, в которых писал, что Гитлер — «неврастеник в крайней степени, одержимый манией величия, влюбленный в себя и считающий других своими орудиями, не терпящий и просто не слушающий возражений, умеющий только вещать — до фальцета, до хриплого крика — или погружающийся в загадочное молчание. „Сверхчеловек, божество“! Или антихрист? Люди этого типа часто обладают гипнотической силой, которая легко покоряет толпу — тем легче, чем толпа больше».

Русские первыми взялись за оружие: Николай Оболенский, Зинаида Шаховская, княгиня Вика Оболенская, Александр Бахрах, Владимир Сосинский, Вадим Андреев и многие другие добровольцами ушли сражаться с фашизмом.

Вместе с французами сражались русские так, что их храбрость вызывала уважение врагов и подымала воодушевление галлов.

И все же железная огненная лавина победоносно скрежетала по Европе.

5

В мае 1940 года в Париже было девять православных храмов. Самый большой и, кажется, самый старинный — Александро-Невский на рю Дарю. Ежедневно с раннего утра до вечера здесь шли службы — литургии, общие и частные панихиды, акафисты. Здесь отпевали Федора Ивановича Шаляпина и других знаменитых.

Хотя Бунин любил обратиться к Богу в тишине уединения, но он ради общения со святой Православной церковью был довольно частым гостем на рю Дарю. Он молитвенно преклонял колени и в храме Христа Спасителя на рю дю Буа, и в церкви Сергиевского подворья на рю де Кримэ, и в церкви, освященной во имя любимого и особо чтимого Иваном Алексеевичем преподобного Серафима Саровского, и страстно просил Господа не оставлять его.

Вот и теперь, придя на рю Лекурб, он молился лишь об одном: чтобы не коснулась кровавая молотилка войны его родины, его многострадальной, порабощенной большевистской чумой России. Его уста беззвучно шептали: «Царю Небесный, Утешителю, Душе истины…»

А из глубины сердца рвалось сокровенное: