Катастрофа. Бунин. Роковые годы

— Да здравствует вождь, учитель и друг — великий Сталин!

Просьбу трудящихся Литвы удовлетворили.

Народ рукоплескал, начальники устроили роскошную пьянку, а пишущая братия оплаченным вдохновением воспевала радостное событие. Безвестная до того учительница средней школы Саломея Нерис тут же выразила свой восторг в «Поэме о Сталине»:

Нас греет сталинское пламя,

Открыл ворота к солнцу он!

Земля с цветущими полями

Кладет ему земной поклон.

О нем везде легенды снова

Творит народная молва,

И славит Сталина родного

Освобожденная Литва!

Нерис была обласкана — стала кавалером разных правительственных орденов и депутатом Верховного Совета СССР.

Восторг был безмерным — из глубины сердец.

Коммунистическая «Правда» в лице Елены Усиевич, дочки знатного интернационального большевика Феликса Кона, отозвалась умильной рецензией: «Имя Сталина впервые свободно прозвучало на литовском языке, стало законным достоянием литовского народа…»

Эстония и Латвия якобы от имени трудового народа тоже просили и тоже получили высокое право называться Советскими Республиками.

Новая, горячо любимая советская власть готовила эшелоны товарных вагонов — для этапирования тысяч прибалтов с детьми и женами в глубь казахских и прочих голодных земель. В битком набитых вагонах находилось местечко и для тех, кто прежде громко кричал «ура!».

7

Тринадцатого ноября 1940 года дождливым, серым утром советский правительственный поезд с торжественной медлительностью подполз к перрону Ангальтского вокзала Берлина. Прибывшую советскую делегацию во главе с Молотовым встречали министр иностранных дел Иоахим Риббентроп и Вильгельм Кейтель, после недавнего падения Франции ставший генерал-фельдмаршалом. Изображая дружеское расположение, объемистый Риббентроп крепко прижал к широкой груди тщедушного советского коллегу.

Накануне вечером Гитлер собрал совещание. Согласно привычке, внимательно оглядел соратников и зловеще-торжествующе произнес:

— Кто вам доказывал: Сталин лихорадочно готовит войну против нас? Разведывательные сведения, которые теперь сообщил Гейдрих, еще раз доказывают мои давние опасения. Сухорукий азиат проводит обширную программу перевооружения, разрабатывает планы нападения на Германию. Советский главарь надеется, что мы будем обескровлены войной на Западе. — Повысил голос. — Его намерение — раздавить нас. Сталин мечтает захватить Рурскую область. — Иронически скривил рот. — Кое-кто шептался по углам: фюрер, дескать, отдал Сталину страны Балтии и половину Польши. Тем самым, по заявлениям тупоумных критиков, я, дескать, вручил Сталину ключи от своих восточных ворот. А вот теперь все вы убедились — ваш фюрер был прозорлив и прав. Сегодня Сталин на нас не нападет: он слишком осторожен и умен. Но нападет в сорок третьем — утверждают информаторы Гейдриха. Надо помнить: вдруг Сталина не станет? Евреи, которые сейчас обретаются во втором или третьем гарнитуре, могут продвинуться в первый. И тогда Советы незамедлительно нападут на нас. — Резко взмахнул рукой, хлопнул ладонью по крышке стола. — Но мы опередим агрессора! Пусть штабные офицеры готовят планы наступления — мы начнем войну со Сталиным весною будущего года! — Усмехнулся, заговорщицки поднял указательный палец. — А пока что продолжим свою игру с Молотовым, обманем кремлевского головореза. — Повернулся на каблуках, вперился взглядом в Кейтеля: — Вильгельм, я внимательно изучил ваш меморандум, в котором вы возражаете против войны с Советами. — Гитлер уже кричал во весь голос. — Как вы могли такое заявить? Вы написали чушь, ахинею! Ваша писанина — бред безумца. Повторяю: выбор сделан! Арийский сапог раздавит большевистскую гадину, и весь мир замрет от ужаса.

…Вереница черных лимузинов рванула на Шарлоттенбургское шоссе. Сохраняя удивительную стройность, кавалькаду сопровождал эскорт оглушительно рычавших мотоциклистов. Вдоль тротуаров стояли тысячи берлинцев и приветственно махали руками.

Миновав Бранденбургские ворота, процессия свернула на Вильгельмштрассе.

Величественное здание новой имперской канцелярии — потрясающая смесь классики, готики и древних тевтонских символов. Четкий квадрат двора обрамлен высоченными колоннами из темно-серого мрамора и устлан такими же плитами.

И вот кабинет фюрера — необъятных размеров, готовый соперничать по размерам с рабочим кабинетом Муссолини. Стены украшены гигантскими гобеленами. Центр зала покрывает толстый ковер.

Когда вошел Молотов с переводчиками Бережковым и Павловым, Гитлер перебирал бумаги за громадным столом. Он быстро поднялся, сдернул с сухой переносицы очки, стремительно двинулся навстречу мелкими, частыми шагами. Выкинул вверх руку. Затем, пристально глядя в глаза, с каждым гостем поздоровался за руку, что-то произнес невнятной скороговоркой.

— Фюрер рад приветствовать своих русских друзей! — сказал личный переводчик фюрера Шмидт.

Все удобно расселись вокруг стола на мягком диване и в креслах, обтянутых пестрой тканью. Словно выстреливая слова, Гитлер без всякого вступления громко произнес: