Понятно, что сверхтребования и сверхожидания от самого себя, основанные на родительских предписаниях, появившиеся в результате психотравм или встроенные в наш характер, создают избыточные напряжение и старание, которые далеко не всегда приводят к отличному результату. Так, не один раз я наблюдала, как сверхстарательный ребенок, который несколько недель подряд создавал, а потом постоянно улучшал, проверял и снова совершенствовал свой проект, был расстроен, когда получал ту же оценку, что и сосед по парте, сделавший проект в свое удовольствие на коленке за полдня. Или сочинение, написанное ответственной отличницей, казалось неживым и выхолощенным в сравнении с искренним и непосредственным сочинением менее старательного ученика.
Таким образом, тревога у таких людей становится последствием негласного правила: «ты не можешь не справиться, ты должен, обязан справиться во что бы то ни стало. Если не ты, то кто?» Надо ли говорить о том, как потом съедает их переживание вины и стыда, если справиться все же не удалось, и насколько это переживание укрепляет механизм старания и тревоги. Страх разочаровать себя самого и окружающих, ужас перед очередным переживанием вины и стыда заставляет их стараться, стараться и стараться, пока что-то окончательно не сломается внутри.
2.
Поскольку тревога обычно предлагает нам картинку будущего, в котором мы не справились, у некоторых тревожных людей наблюдается катастрофичность мышления. То есть они не воображают, что все может быть трудно, но в итоге будет хорошо, или у них сразу все получится, или получится что-то, хоть и не все. Нет, думая о предстоящем, они фантазируют о катастрофах разного масштаба. От «не лезь, а то запачкаешься, упадешь, ушибешься, поранишься» до «мир рухнет» – не важно, рухнут ли при этом ваши представления о себе или разрушится мир в целом.
У тревожного человека все самолеты падают; всех детей, задержавшихся с прогулки, похитили; мужья, не отвечающие на сообщение в течение минуты, завели любовниц; за недочет в работе всех тут же увольняют; у закашлявшего ребенка – точно воспаление легких, а если попадешь к врачам, то точно живым не выйдешь. Когда катастрофа генерируется в мышлении так легко, создается впечатление, что мир абсолютно небезопасен, люди представляют из себя угрозу, а жизнь видится постоянным ожиданием плохих новостей.
В процессе написания дипломной работы на тему одаренности у детей, я обнаружила исследование[1], в котором говорилось, что одаренные дети часто более тревожны, чем их менее одаренные сверстники, потому что могут вообразить и развернуть в своем мышлении много вариантов развития событий. Безусловно, если думать обо всех возможных версиях будущего, то катастрофичные там тоже, конечно, будут. Но нездоровая тревога заставляет нас как будто фокусироваться именно на них, а не на разнообразии положительных или достаточно хороших вариантов. В результате как будто бы возникает туннельность восприятия: мы подмечаем все признаки, ведущие к воображаемой катастрофе, но не видим остального.
Так, например, родитель подростка замечает только немытую голову, неубранную кровать, невыполненное обещание, запах табака, ухмылку в ответ на родительскую просьбу. И убеждается, что все пропало: ребенок катится по наклонной, станет наркоманом, умрет под забором – и так далее в зависимости от тревожно-катастрофической композиции в голове. Такой родитель как будто забывает тот факт, что его ребенок, помимо школы, еще успешно занимается на курсах, хорошо общается, у него высокий социальный интеллект, интересные друзья, лидерская позиция в классе, глубокий внутренний мир, широкий кругозор, активная гражданская позиция.
То есть возможная катастрофа как будто притягивает к себе всю психическую энергию родителя, заставляя его переживать только о своих тревожных фантазиях и вообще не замечать всего того, что его ребенок