Катастрофа (не) случится? Тревога и что с ней делать

Еще одна цена, которую приходится платить тревожным людям, – собственное благополучие. Тревога заставляет жить в постоянном преддверии катастрофы, и потому такому человеку трудно переживать моменты благополучия. Возникает парадокс: человек так много делает, чтобы жить хорошо, но не может присвоить, ощутить это «хорошо» – он все время переживает возможное «плохо», именно этим и наполняя свою жизнь.

И одно дело, когда действительно происходит экстренная, опасная для жизни ситуация: тогда включается реакция, сопутствующая переживанию угрозы, – бей, беги, замри – и есть возможность физически действовать. Но особенность патологической тревоги в том, что она просто разъедает наше в целом благополучное настоящее, заполняя дни размышлениями о том плохом, что только теоретически может случиться. То есть человек, живя с воображаемой угрозой, постоянно находится в состоянии, как будто все самое страшное уже происходит, но сделать ничего нельзя.

Когда-то я вела группу для трудных подростков в государственном психологическом центре. Мне поручили непростого подопечного: это был немного потерянный парень в теле огромного двухметрового «дядьки» двадцати двух лет, говорящий басом, с хвостом немытых волос, в потертой косухе. Ко мне его прикрепили, видимо, для «перевоспитания» или вовлечения в какую-то полезную деятельность.

К своим годам этот бедолага уже чего только не пережил – хватило бы не на один криминальный роман. Одним из событий его прошлого был суд за коллективную драку, в которой убили человека. Ждать суда пришлось много месяцев из-за долгого следствия.

– Как же ты, вероятно, тревожился все эти месяцы, ожидая суда? – спросила я с сочувствием, представляя себя на его месте.

– Да вот еще, нервничать! Я просто жил, гулял, кутил и решил, что буду переживать за день до суда, зачем раньше-то? – ответил он, смеясь.

Изумлению моему, разумеется, не было предела. В голове всплыла фраза, ставшая мемом: «А что, так можно было?» Можно было не пропускать свою молодость в ожидании суда? Ему тогда, кстати, дали небольшой условный срок, так что пропускать жизнь, действительно, не имело смысла. К тому же, тревожась, он никак не повлиял бы на ход следствия и приговор. У него в жизни было много проблем и сложностей, но тревога явно не была одной из них. Тогда я подумала, что ему не помешало бы быть чуть более тревожным. Но сейчас я понимаю, что просто завидовала.

Почему важно говорить о последствиях тревоги? Потому что обычно для нас совсем не очевидны наши затраты и потери при обслуживании того или иного защитного механизма. А без понимания и проживания цены, которую мы платим, часто невозможно отказаться от привычных механизмов, защищающих нас от чего-то, что мы негласно сформулировали для себя как «самое худшее».

При всей моей и характерологической, и травматической тревоге осознание платы и подсчет потерь временами останавливали меня от действий, эту тревогу раскачивающих. Безусловно, этому помогли и много-много лет психотерапии, которая продолжается и по сей день. Теперь, вероятно, моя тревога не так заметна постороннему взгляду. Она не покинула меня навсегда, но, похоже, я достаточно хорошо с ней познакомилась и научилась жить. Поэтому в следующей главе мы поговорим о методах психотерапевтической работы с тревогой.

Глава 5 Как помочь и что делать

Есть несколько психологических тестов, которые определяют уровень тревожности у клиента. Лично я ими пользуюсь чрезвычайно редко – только в случаях, когда на это есть запрос или требуется строгий отчет. Один из тестов, кстати, достаточно прост: нужно засечь минуту на своих часах и предложить клиенту, чтобы он, опираясь на собственное ощущение и не глядя на часы, сообщил вам, когда минута в его представлении закончится. Чем раньше он скажет, что минута прошла, тем выше у него уровень тревоги. У меня самой результат когда-то был впечатляющим: всего двадцать две секунды!

В моей частной практике, которой я сейчас занимаюсь, для меня важен не столько измеряемый уровень тревоги, сколько понимание того, о какой именно тревоге идет речь: ситуативной, травматической, характерологической, сепарационной или экзистенциальной, – потому что от ее вида зависит фокус работы. Безусловно, мы редко встречаемся с «чистым» видом тревоги, но ее разграничение (хотя бы условное) позволяет нам применять различные стратегии и предполагать масштабы работы.

Например, ситуативная тревога может развернуться и в достаточной мере переработаться даже за одну встречу, если мы дадим ей место, поможем развернуть переживание до конца и убедимся, что любой исход ситуации можно пережить.