Временами принимать клиента в его невозможности не так просто, как кажется. Тревога терапевта может диктовать совсем другой темп терапии, особенно если клиент начинает жаловаться: «Хожу и хожу, никаких результатов нет, я как не… так до сих пор и не…». Критика (как мы ее слышим) клиента будто заставляет нас сделать терапию эффективнее, быстрее выдать какой-то результат. Мы забываем, что самое важное в экзистенциальной терапии –
Практикующему терапевту точно стоит поработать со своей тревогой, если она есть. Иначе вместо того, чтобы быть с клиентом и хорошо делать свою работу, мы будем обслуживать эту тревогу за средства клиента, что не есть хорошо. Продолжая повышать свою квалификацию и наращивая опыт, мы можем, тем не менее, принять свои ограничения в работе и также научить клиента делать это в его жизни. Мы можем не все. Мы лишь предоставляем условия для того, чтобы психика клиента совершила ту работу, на которую она способна в этот момент рядом с таким терапевтом, как мы.
3.
Как я уже говорила, один из способов справляться с тревогой – все контролировать. Пытаться все предусмотреть, предвидеть, спланировать, учесть, «подстелить соломку» – в общем, максимально профилактировать все возможные непредвиденные обстоятельства и неприятности.
В самом контроле, разумеется, нет ничего плохого. Сложно становится в случае, когда тревожно-упреждающий контроль – это единственный способ взаимодействия с непредсказуемым будущим. К примеру, все контролирующая мать может решить: «Ты не поедешь в лагерь, а то простудишься, заболеешь, заскучаешь, а мне потом тебя лечи, назад забирай». Часто профилактически-контролирующие высказывания запрещают, останавливают, ограждают от любой встречи с миром.
Временами тревожный родитель не осознает, что подобными запретами он как будто хочет избежать своей нормальной родительской работы: научить ребенка, если тот не умеет, вылечить, если заболеет, переживать, если он взрослеет и делает что-то новое или рискованное. Такой родитель не чувствует в себе власти, возможности принимать решения и действовать, а хочет минимизировать свои усилия и сделать так, чтобы не надо было лечить, учить и переживать. При этом он лишает ребенка возможности жить и пробовать.
Взрослому, к сожалению, все равно не удастся уберечь ни ребенка от болезней, ни себя от родительской работы. Но посыл «избегай, берегись, не вмешивайся» может стать жизненным кредо выросших детей. Либо, наоборот, когда придет подростковый возраст, им захочется убежать от родительского контроля так далеко, как только возможно, испробовав все, что запрещалось, презрев все запреты и нарушив все возможные табу.
Контролирующий только кажется сильным и знающим. На самом же деле он не чувствует в себе решимости, уверенности и силы. Если тревожный контроль отвечает за то, чтобы ничего плохого не случилось (а желательно вообще ничего не случилось, а то мало ли), то принятая и используемая родительская власть предоставляет возможность жить, пробовать и иметь дело с тем, что будет происходить. Если мы понимаем, кто мы и что нам предписывает, запрещает или разрешает какая-то наша роль, если мы осознаем границы своих полномочий, готовы брать ответственность за свои решения и способны реагировать в соответствии с ситуацией, то мы проявляем власть, а не просто пытаемся уберечь и себя, и окружающих от того, что будет нам предлагать жизнь.
4.
Временами мы, даже будучи очень уверенными в себе людьми, можем попадать в поле чужой тревоги. Заражение тревогой может произойти быстро: вы всего лишь прочитали ленту новостей, потом пост уважаемого экономиста, потом посмотрели ютуб, поговорили со взволнованным приятелем, и вот вас уже начинает потряхивать – хочется то ли бежать куда-то, то ли покупать доллары, то ли рыть бомбоубежище в своем саду.
Чужая тревога как будто сообщает, что другие люди знают больше нас, и пока мы остаемся в опасном неведении, остальные уже развернули действия по собственному спасению. Сложность такой наведенной тревоги в том, что если мы ею заражаемся и начинаем волноваться, пугаться или паниковать, то перестаем думать и анализировать.