Катехон

Они сидят всё за тем же низким столиком. Ширин протягивает Фархаду пиалу. Фархад прижимает ладонь к груди. Нет, конечно, какой шоколад… Чай, вечный чай. Или нет? На столике что-то вроде кувшинчика… Да, вот этот тип в майке отойдет, будет видно. Отошел. Вино? А как же мусульманский запрет? «Это было до ислама», – говорит Фар… как она тогда его называла? Не Фархад. «Сожженного» он еще не придумал. Ирис. Да, она называла его Ирисом. Почему? Она сказала, что любит ирисы. Они везде тогда торчали – фиолетовые, желтые, белые – в ту спокойную ташкентскую весну.

Платформа снова обрастает толпой. А эти двое всё сидят, поблескивая глазурью. Ширин протягивает чашу, Фархад учтиво принимает. Зеленые и золотистые тона. Между влюбленными арка, в ней виднеется высокая гора.

«Платформа четида турманг».

Снова движение теней, поезд, мертвый и белый свет из него. «Эшиклар ёклади…» Ирис продолжает свой рассказ. Ирис-Фархад.

Поезд исчезает в черной дыре. А эти двое, за столиком, сидят и молчат. У Навои они так не сидели, говорит Ирис. Разве что в мечтах Фархада.

«Не люблю слово “мечты”», – говорит она.

«Я тоже. В нем есть что-то бесстыдное».

«А зачем тогда говоришь?»

«Во время Навои оно еще не было таким… А Фархада Навои сделал китайцем».

«Что значит “сделал”?»

«Я думал, ты спросишь, почему “китайцем”».

«Это во вторую очередь… Ты же в курсе, я люблю китайцев».

«Платформа читидан узоклашиб туринг…» – снова механический голос.

Ирис морщится. На нем фиолетовая майка.

«У тебя тоже глаза немного раскосые», – говорит она.

Подъезжает поезд, снова мелькание и торопливость; они отходят в сторону.

«Сделал китайцем, потому что были и другие варианты этой истории. У Низами, у Хосрова, у Вахши. А почему – китайцем…»

«Эшиклар ёклади…» Какой-то парень в белой тюбетейке бежит вдоль вагона. Успевает. Поезд начинает двигаться.

«Наверное, Навои был нужен царевич именно из какой-то дальней и сказочной страны. А Китай был тогда вполне дальним и сказочным».

«Как всё испортила глобализация…»

«Есть мнение, он был родом не из самого Китая, а из Восточного Туркестана».

«И что?»

«Не знаю, – дернул плечом. – Просто мнение».

«Я поняла. Слушай, а зачем мы здесь так долго стоим?»

«Ты попросила показать…»

«Я? Ты сам меня сюда зачем-то потащил. Я просто спросила, кто такой Фархад».

«Платформа четида турманг». Они садятся в подъехавший поезд. Нужно было сесть в другую сторону. Но двери уже закрыты; они сидят и смотрят друг на друга.

А те двое остаются.

Ширин молча протягивает чашу. Фархад, прижав к груди ладонь, принимает ее.

«Фархад и Ширин». Поливная керамика. 1984 год. Художники и скульпторы Ахмаров, Каюмов, Аминов, Мамтобаев.

34

Арбуз был не виноват.

Арбуз был прекрасен, как долгожданный поцелуй. В меру прохладный, сладкий, невыносимо сочный. В конце ужина она вся плавала в нем. А потом… резко извинилась и побежала сюда. Успела. И всё стало понятно. Ее целый день немного мутило; хотя нет, не надо записывать. И изображение лучше убрать. Вот так.

Вопрос только, кто был с ней той ночью в Гур-Эмире. Есть предложение считать, что это был всё-таки Сожженный. Другие кандидатуры?

Ненадолго возникает изображение. Она на фоне кафельной стены, обмахивается.

Тамерлана и других исторических деятелей просьба не предлагать.

Ставим на голосование.

Ее мысли тоже сидят в голове, обмахиваясь. Поступает предложение включить вентилятор. Кондиционирование в мозгах не предусмотрено. Все начинают шумно искать вентилятор.

Просит слова Глупая Мысль. Дергает поднятой лапкой.

Хорошо, давайте послушаем Глупую Мысль. Говорите, уважаемая. «Может, я не права, – говорит та, самодовольно улыбаясь, – но мне пришло в голову, что там, у Гур-Эмира, это мог быть его отец… Они ведь похожи… – хихикает. – И одну и ту же одежду иногда надевают. И вам могло показаться…»

Прекрасно: инцест. Только этого не хватало. Садитесь, милая.

Глупая Мысль, дохихикав, замолкает. Нет, дорогая Глупая Мысль, это не глупая мысль, это полный бред. И не так уж они с отцом похожи… Вообще непохожи.

Если бы у него был брат-близнец… А может, у него есть брат-близнец? Он ей как-то туманно говорил про двойника. Чушь. У него нет ни братьев, ни двойников. Так что кончаем дискуссии и ставим на голосование… Ну, что там еще?

Руку тянет Умная Мысль.

Сидит рядом с Глупой, поблескивая очками. Давать ей слово? В последнее время от умных мыслей еще тошнее. Хорошо, передайте ей микрофон. Все ищут микрофон.

Умная Мысль дышит в микрофон, мнет листок, которым только что обмахивалась. Начинает что-то тягучее, с цитатами и ссылками. Про падших сынов Божиих. Которые… (снова дыхание и звук бумаги) …являлись дочерям человеческим. И те им не отказывали.

Спасибо, дорогая Умная Мысль. Вы, как всегда, на высоте. Садитесь, выпейте воды, а лучше сразу исчезните. Да-да, покиньте мою голову. Вместе с вашими цитатами, очками, не забудьте еще вот эту бумажку, хотя, если хотите, можете ее оставить.

Нет, уважаемые мои мысли, на голосование ставится только одна кандидатура…