Катехон

Утром они вернулись из Ташкента. Ездили туда за какими-то документами. Почему вдвоем, она не помнит (документами мужественно занимался Сожженный). Сожженный… конечно, тоже не помнит. Он вообще такие вещи забывал сразу. Змеи делали свое дело.

У него, как обычно, болела голова. В поезде проглотил таблетку, запил из пластиковой бутыли.

– Как сердце? – посмотрел на нее.

У нее ныло сердце, уже несколько дней. Поезд шел быстро и мягко, «Афрасиаб». И здесь – Афрасиаб… Проезжали какие-то невысокие горы.

– Ворота Тимура. – Сожженный ткнул в окно.

Что-то стал говорить о них, наверное, интересное… Она не слушала.

Он уже ей их показывал. И вообще, она устала. От этих Ворот Тимура, от поезда, от этих людей. Хотя Ворота (две горы, узкая долина между ними) были даже красивыми. И поезд – удобным, и люди вполне такими дружелюбными. Ну просто устала. От этой красоты, от удобства, дружелюбия. От этого воздуха, воды, деревьев, проскакивавших мимо…

Она прислушалась. Сожженный что-то тихо рассказывал в стекло. От Тимура он, кажется, успел перейти к Фульскому королю, правителю плавающего острова.

– А во дворце Фульского короля был анатомический театр? – Она снова использовала свое умение задавать подходящие вопросы не слушая. И снова попала в точку. Сожженный кивнул:

– Конечно. И находился он в тронном зале.

Провезли каталку, блинчики с творогом. Сожженный спросил ее взглядом, она помотала головой. Накапала корвалола и стала смотреть в окно. Снова равнины.

Страшно захотелось уехавших блинчиков, чуть слюной не подавилась… Даже думала послать Сожженного в погоню. Самой стало смешно.

Сожженный сказал, что сам тронный зал был устроен как анатомический театр, а Фульский король помещался посередине его. Да, там, где обычно помещают тело для вскрытия. Он полулежал, голый и суровый, лишь от живота до острых, выпиравших колен прикрытый полотенцем. Придворные сидели вокруг и смотрели на него.

Иногда он вызывал кого-то из них на доклад. Придворный тяжело спускался, подходил к голому королю, брал хирургические инструменты. Король подставлял ту часть тела, которую следовало препарировать. Иногда руку, иногда живот. Придворный делал надрезы, но в воздухе, не касаясь тела, в каких-то миллиметрах от него. Любое, даже самое легкое соприкосновение с августейшей кожей могло стоить придворному жизни. Но и если скальпель рассекал воздух слишком далеко от нее, придворный мог лишиться должности, что тоже было равносильно смерти.

– Почему?

– Они не смогли бы нигде найти себе пропитания. Под конец правления Фульского короля весь остров состоял из одного его дворца.

Она снова подумала о блинчиках.

– Доклад состоял в том, что придворный точно и последовательно называл органы, сухожилия, кости и прочее… Всё это записывалось.

– Для чего?

– Король был уверен, что между государством и его телом существует связь.

– Понятно.

Понятно ей не было.

– А где в это время была его возлюбленная? – Обняла его и прижалась к свитеру.

– Weiß nicht [32]. К этому времени она от него ушла.

– Куда? Ты же сказал, что его остров… его дворец был окружен океаном.

– Она ушла от него в океан, – и прикрыл глаза.

До Самарканда оставалось минут двадцать.

60

У выхода из вокзала топталось несколько шоферов-бомбил, их тут же окружили.

– Экскурсия в интересные места…

– Машина… Машина с разговором…

Подвалил какой-то самодельный экскурсовод. Опознав Сожженного, мгновенно исчез. Сожженного здесь знали, уважали и не любили.

– В каждом экскурсоводе есть что-то от преподавателя истории, – сказал Сожженный, – и от проститутки.

– Самокритично, – улыбнулась она.

Обиделся? Нет, только мотнул головой.

Была какая-то история, кажется, в 2004-м… Реставрировали Шахи-Зинду, город мертвых на холме, весь сияющий. Да, она видела его уже после реставрации, ей понравилось. «Новодел», – сказал Сожженный. И добавил (тише) нецензурное прилагательное. Она запомнила. Сожженный не матерился, даже ругался редко. «Они уничтожили его этой реставрацией».

Тогда, в 2004-м, он организовал пикет против нее. Планировался групповой, получился, как всегда, одиночный. Закончившийся очень быстро, в ближайшем отделении милиции. Там его тоже продержали недолго, обращались почти гуманно. С родителями, когда он вернулся, было, по его словам, хуже. «Очень громко». Потом суд, тоже довольно быстро, и недетский штраф. Можно сказать, расплатился легким испугом. «Отделался», – поправлял ее Сожженный.

Они остановили наконец машину, и Сожженный объясняет, куда их отвезти.

Водитель кивнул, она села вперед, Сожженный полез на заднее. Так они всегда ездили, она любила впереди, ей необходим обзор, пространство. Водители удивленно глядели на их рассадку, некоторые интересовались почему. Приходилось терпеливо объяснять, она умела терпеливо это объяснять, голосом учительницы в школе для geistig Behinderte[33]. Но этот ничего не спросил. Молча включил зажигание. А она стала смотреть в лобовое стекло.

61