Катехон

Нормально или чуть громче? Сейчас… А так?

Coffee, Coffee muss ich haben,
Und wenn jemand mich will laben,
Ach, so schenkt mir Coffee ein! 

[26]

Она не понимала этой музыки. Просто пила ее маленькими горькими глотками. Напившись, выходила в холодную, теплую, сухую, дождливую, любую эрфуртскую ночь. Сердце билось, пели скрипки и трещал клавесин. Иногда рядом шла ее подруга; они молчали; в этой тишине проезжали машины и шелестела Гера, когда они проходили мост.

8

Ставим на паузу. Вопросы? Да, вот первый вопрос. Вы мало говорите о ее учебе. На каком факультете она училась?

Ответ: на факультете славистики. Она хотела изучать географию, такого факультета в Эрфурте не было. На славистику ее тоже взяли неохотно. «Зачем вам учить то, что вы уже знаете?» (о русском языке). «Я не жила в России, я жила в Грузии». Это была правда; из серии тех правд, которые бывают так нужны, когда ты общаешься с миром бумаг и согласований. И это сработало.

Вопрос второй: почему тогда она не поехала учиться на географа в другой город? Например, в Галле.

Ответ: это нам неизвестно.

Это было неизвестно ей самой. Почему она не поехала? не попробовала? не попыталась? Галле был недалеко; тихий унд милый университетский Галле. Она была там, ей понравилось… или не понравилось. Она молчит. Она была там днем.

Чтобы понять город, надо увидеть его ночью. Как мужчину, хотя город на немецком женского рода. Die Stadt. Но в ней еще догорали остатки русского языка.

Но больше всего ей хотелось бы изучать науку ночи. Даже придумала, пошарив в словарях, имя для нее: никтология. Да. От греческого никс (род. п. никтос) – «ночь». Эта наука должна была охватить всё, что происходит с миром и людьми ночью. Все отличия ночи от дня. А пока она сонно изучала славистику. Днем. А ночью изучала ночь.

Это было время, когда в Эрфурте вдруг возникли ночные люди, Nachtmenschen.

Около восьми город засыпал, улицы наполнялись пустотой. Редкие прохожие пытались скорее исчезнуть: в дома, в телевизор, в душ и пиво. В семью, у кого она была, или просто в четыре стены и окно, у кого ее не было.

Интернет только родился и был беден; просиживание в нем придет позже, когда ночные люди уйдут с улиц во Всемирную сеть. Тогда их интернетом еще был ночной город. Около полуночи он снова наполнялся жизнью. Появлялись шаги, покашливания, негромкие голоса.

Их было немного, этих нахтменшен. В основном молодежь. Но были и старше, и совсем старики. Они шли по улицам, здороваясь друг с другом; они наполняли два-три открытых заведения, но чаще просто бродили без всякого смысла (в этом и был смысл). Она присоединилась к этим ночным передвижениям; ее стали узнавать.

Эрфурт еще сохранял легкую гэдээровскую затрапезность. Трещины и потертость на старых домах, внезапные пустыри с травой и строительным мусором. Всё это будет скоро подремонтировано, выполото, реновировано. В город полезут евросоюзовские деньги; старая застройка превратится в диснейленд, дома раскрасят; церкви отскребут до стерильного блеска. Станут водить туристов.

Но тогда (тогда!) город еще сохранял свою живую старость, особенно ночью. Один раз она даже попала на ночную экскурсию. Специальную ночную экскурсию. И окончательно поняла, что Эрфурт днем и Эрфурт ночью – два разных Эрфурта. И она днем и она ночью – тоже две разных Анны. Ей даже сделали предложение, прямо на той экскурсии. Да, замуж. Она обещала подумать.

А потом наступал день, университет и невыносимое солнце.

Солнце кусало глаза. Солнце печатало веснушки на ее толстых плечах. Солнце напоминало ей Батуми, море и отца. Отец всё-таки обосновался на севере, возле синего моря. Работал в порту, потом устроился в бар. Присылал ей небольшие, но регулярные деньги. Приглашал (не очень настойчиво) приехать в гости. Она обещала. Солнце отца шло на закат, становясь красным, это было видно по редким снимкам, которые он слал. Красное круглое лицо с выгоревшей бородкой; заплывшие глаза. Он всегда любил пиво. Йодистый запах жареной барабульки и пива пропитал их батумскую кухню. И пиво любило его, пиво всегда было где-то рядом, готовое открыться, пустить пену, наполнить кружку, рот, желудок. Любило и, как всё любящее, постепенно убивало. Отец шел на закат, заливаясь нездоровой краснотой, полнея, боролся с одышкой. Да, она приедет к нему. На каникулах, да, папа. Этих или следующих. Или сле-следующих…

Она недолюбливала солнце. Ее временем была ночь.

В немецком есть глагол nachtet, от die Nacht – ночь.

Es nachtet. «Ночнеет». Такого слова в русском нет. «Наступает ночь». Или «темнеет». Но есть же – «вечереет»; значит, может быть и «ночнеет».

Когда в Эрфурте ночнело, она начинала ночёвничать.