Чем ближе был срок выхода из Афгана, тем большее беспокойство и смятение поселялось в душах этих мальчишек, ставших мужчинами на войне. Им мечталось вернуться домой: бравый десантник с боевыми наградами идёт по родной улице, приковывая к себе взгляды красивых, но таких далёких сейчас, девушек…
И в то же время они интуитивно чувствовали, что оставляют здесь что-то настоящее, чего никогда уже не будет в их жизни: настоящую дружбу, «правильные» отношения, чёткое понимание «хорошего» и «плохого», чувство плеча товарища, когда находишься на выполнении боевой задачи. И даже этот, ставший привычным глазу, афганский пейзаж, эти безмолвные и опасные горы, выжженные солнцем долины, с редкими полосами зелени вдоль небольших речушек и арыков, дороги, при движении по которым поднимались долго не оседающие клубы пыли, — это стало неотъемлемой частью страниц их жизни, которые предстояло перевернуть.
24-я, комбат В. Болтиков, ротный А. Жадан, — постановка задачи на марш
Вспоминались истории, смешные и не очень, — те, которые произошли за время их службы, и те, которые передавались из уст в уста, — за все годы существования заставы.
Даже то, что на самом деле было опасным и страшным для вчерашних пацанов, сегодня, на расстоянии времени и полученного опыта, нередко вызывало смех.
Саша Порядин вспоминал, как в первые свои ночные дежурства пугался каждого шороха, хватался за автомат, когда Катька, молча, гоняла поблизости дикобразов. В сгущающихся сумерках долго был слышен монотонный звук мусульманской молитвы, доносящийся из кишлака в долине, с отдельным речитативом местного муллы. Отдающееся от безмолвных гор эхо делало этот восточный ритуал каким-то загадочным, как в старинных фильмах, рождая внутри поистине мистические чувства.
А ещё, — ему всё время казалось, что кто-то притаился под БМП, и он через каждые 10–15 минут падал плашмя с направленным под машину стволом автомата.
Саньке Уляшову запомнился первый день его прибытия на 24-ю заставу:
— БМП остановилась под заставой, на четвертом посту, мы втроём спрыгнули с брони, начали подниматься в горку, и тут гора вместе с нами встряхнулась так, что звук я услышал, уже лёжа за каким-то валуном. Сверху сыпались камни, какие-то железяки, в ушах гудело, в глазах мутилось. Ну, думаю, попал ты, Саня… Мы ещё не знали, что произошло, но, что бы там ни случилось, из всего, что было положено солдату, у нас было только имущество, — оружие, боекомплект и каски мы должны были получить на заставе. Оказалось, что оружие в тот момент не требовалось: заставе понадобилась яма под свалку, проще всего было взорвать горные породы, что и сделали. Рассчитали всё правильно, только никто не знал, что в этом месте окажется схрон со снарядами, похоже ещё со времён войны с англичанами. В результате окна пришлось менять на всей заставе. Великобритания расходы не оплатила.
А совсем недавняя история с баранами вызывала смех и досаду одновременно. Снабжение продуктами перед выводом было уже скудным, — надоевшая тушенка уже не лезла в горло, как бы ни изгалялся с приготовлением искусный Богданов. А тут, к радости ребят, с вертолёта им сбросили туши двух баранов, которые Богданов подвесил до утра в каком-то сарайчике. Но, то ли он дверь плохо закрыл, то ли собаки подрыли вход, — утром застава проснулась от отборного мата, — собачья свора полакомилась свежим мясом, оставив бойцов без вкусного обеда. Ротный собрал совет: как наказать виноватых? Решение было жестким, но необходимым, — очень мяса хотелось, поэтому Тузику, которому Сашка Уляшов накануне переехал лапу, не повезло… Пельмени из него Богданов приготовил отменные…
Олег Яковлев, с 22-й верхней, с искрометным юмором и самокритикой рассказывал о своих приключениях в первые месяцы службы на заставе:
— В бытность мою «молодым», в одну из лунных афганских ночей (нечасто, но бывали и такие ночи, когда светло было, как днём, — с 22-й верхней видно было километров на пять по округе) пошёл я в отдельно стоящий туалет. Сижу, газетку изучаю, совмещаю приятное с полезным. Слышу — голос моего дембеля: «Есть там кто?» Ну, думаю, отвечать не буду, а то припашет. Слышу — звук затвора автомата, и опять тот же вопрос… Опять молчу. А он, паразит, начал шмалять по сортиру, — хорошо, что отверстия были большие и квадратные, а сортир пустой, — пришлось нырять в дырку. Вот так домой чуть героем не уехал… Ребята потом долго надо мной смеялись.
— А ещё, в то же время случай был, — по молодухе почему-то всегда жрать хотелось. Не помню, где я раздобыл банку рисовой каши, спрятал в скале, — с тем, чтоб на посту спокойно похарчиться. На посту стоять четыре часа, зашел на склад, взял пирофакел, поставил родную баночку на камень, сел за скалу, зажёг факел и стал ждать. Вдруг выстрел, по касательной чиркает меня по голове… Патронов вокруг валялось, — немеряно, — надо ж было одному из них под мою баночку попасть! Когда я осознал, что произошло, представил картину: находят меня с дыркой в голове и кашей во рту, — аппетит начисто пропал. Так и выкинул я ту банку…